Сергей Городецкий - Прощание с Ленинградом

Хотя Довлатова, как человека, я понимаю, и мне его жаль. Мы жили в одно и то же примерно время, вращались в одной и той же ленинградской писательско-диссидентской среде. Его пьянство понятно, мы все страдали этим. Он не смог прижиться ни в России, ни в Америке. На его фотографии видно лицо глубоко несчастливого и потерянного человека, который не знает, что с собой делать.

Бродский тоже, хотя у него есть стихотворения, которые более или менее заслуживают внимания, но ничего особенного. Никто бы о них не вспомнил, если бы им не устроили рекламу на Западе. Его преподавание в университетах, это когда собирается группка студентов где-то в уголке, в основном отпрыски богатых родителей и очень либерально настроенных. Они попивают кофе из бумажных стаканчиков и беседуют на разные темы. Чему мог научить их Бродский, у которого даже нет образования. Он таким способом просто зарабатывал на хлеб. На Нобелевскую премию все это не тянет, хотя все знают, что «Нобеля» давали и дают тем, кто старается как можно больше нагадить России, получая за это вознаграждение.

Мой дед был верен своей стране, какая бы она ни была. Уже в Швеции ему предлагали остаться и читать лекции в университетах. Поступали предложения из Лондона и Нью-Йорка. Он был известным человеком в свое время. Я был тогда с ним в августе 68-го в Стокгольме, мне было 12 лет и я все помню.

В Чехословакии переворот. Советские танки на улицах Праги. Мы уезжаем обратно в Ленинград. Полицейское оцепление вокруг теплохода «Надежда Крупская». Толпа кричащих шведов с плакатами «Советы убирайтесь вон из Праги». Кордон полиции образовал коридор, чтобы люди смогли пройти на борт. В толпе его дочь и внуки. И он уже на борту с бледным лицом. Ему было плохо с сердцем. Он кричал: «Светинька, Света!» – наверное чувствуя, что больше не увидит их. Но они не слышали.

Он не остался и не предал Россию. Он был предан ей и Пушкинскому дому, которому он отдал всю свою жизнь. И как его друг и соратник академик Д. С. Лихачев и много-много других настоящих людей.

Забегаловка под народным названием «Сайгон» на углу Невского и Владимирского была местом, где собирались всякого рода диссиденты, фарцовщики, художники, поэты, писатели и прочие отбросы социалистического общества. Там было пиво под названием «Адмиралтейское». Оно было настоящее, как и мы все тогда. Случались облавы, и приходилось растворяться в толпе и прятаться по туалетам.

Я умудрился закончить факультет физики пединститута Герцена. Девяносто процентов этого заведения молодые девицы. Про это заведение ходил анекдот: «В России легализовали проституцию. Для ЛГПИ Герцена требуется только один звонок в правительство – переходим на легальное положение». Хотя это не так. Большинство студенток были красивые, умные, хорошие девушки.

Фарцовка в Апраксином, кассеты, часы шмотки и прочее. Надо было жить и выживать. Мотогонки на Ленинградском мототреке, где я умудрился не сломать ни одной кости, не считая вывихнутой руки. Многие из моих друзей по этому спорту закончили гораздо хуже.

Еврей Исакович из соседнего дома на Шепетовской был мелким начальником на ЛОМО (Ленинградское оптико-механическое объединение). Там могли производить все. Эта контора поставляла компоненты для военных и космических программ помимо всего. Он организовал там подпольное производство крестовин и распредвалов для «Жигулей», которые были в большом дефиците тогда. Друг Александра Броневицкого, бывшего мужа Эдиты Пьехи. Я вставлял крестовины в его жигули тоже. Я распространял это все оптом и в розницу на ленинградских автомобильных толкучках. Меня называли королем крестовин.

Танька и Антонина из того же соседнего дома. Мы познакомились, гуляя собак. Антонина, Танькина мама, метрдотель в гостинице «Октябрьская», что у Московского вокзала. Она говорила на всех языках, на финском, польском, английском и пр. Она скупала у поляков и финнов шмотки, которые я потом распространял. Я спал с ее дочерью Танькой. Танька не догадывалась, что я сплю с ее мамой тоже, хотя это случилось много позже.

Я любил Антонину, и она любила меня. У нас была абсолютная, полная гармония в отношениях, как в постели, так и в жизни, мы были бы идеальной парой, если бы не разница в возрасте, как она говорила.

В ту осень мы у нее на даче. Она не догуляла в молодости и отдавалась любви со всей душой. У нее, конечно, были любовники. Был один офицер. Однажды, когда она привела его домой, Танька отказалась уходить.