Дмитрий Ханов - Жизнь замечательных людей

В день нашего знакомства я был сильно удивлен, когда вошел в его квартиру. Она была грязной, в ней пахло кислой капустой, а самое, на мой взгляд удивительное было то, что как только открыл дверь на меня обрушился дикий рев непонятной птицы. Это был попугай какаду, который чуть не сбил меня с ног. Не сильно было понятно, как сей старый человек мог за ним ухаживать, но я решил не думать об этом. Как потом выяснилось, птица была куплена два года назад совсем птенцом на скопившиеся за пенсию деньги. Она была тощей, облезлой и обладала невероятно мерзким голосом. Соседи часто жаловались на это создание, оно орало день и ночь, так как Григорий Владиславович не догадывался его накрывать каким-нибудь полотенцем, а свет в квартире горел постоянно. Я часто наблюдал картину, когда пенсионер стоял у клетки (иногда, все-таки, птица была там) и, как мантру, повторял одно и то же предложение. “Да как ты, Жопа с клювом, все не научишься”. Как я позже узнал, Жопа – кличка попугая. Это был самец.

Расстался я с Григорием Владиславовичем по естественным причинам. На дворе стояло знойное лето, квартира его почти не проветривалась, так как старик очень боялся, что Жопа вылетит. Застал я его в последний раз уже при смерти. Ему внезапно стало совсем худо. Пенсионер мог только лежать на кровати, постоянно спал, а в те редкие моменты, когда просыпался, что-то бормотал себе под нос и снова отправлялся в мир своих снов. Я просидел у него почти весь день и собирался идти домой. Позвонил в больницу, чтобы меня сменили, и пошел одеваться, как вдруг, Григорий Владиславович проснулся. Он впервые за день сделал телодвижение (сел на кровать) и с отсутствующим видом посмотрел на клетку. “Вова, я бляха мало о чем просил в своей жизни… но, ебана мать, прошу, возьми эту жопу рогатую себе.” – эти слова, очевидно были адресованы мне. Я не стал спорить с умирающим человеком, проверил клетку, оделся и, когда приехала профессиональная сиделка, шагнул в дверь.

Ночью я долго не мог уснуть, голова была забита мыслями о Григории Владиславовиче. Я все пытался понять, на что человек потратил свою, достаточно унылую и однообразную, жизнь. Проснулся же я рано из-за визга Жопы. Точнее только немного после до меня дошло, что это был не совсем визг. Через несколько минут после первого аккорда симфонии, на меня обрушился весь матерный жаргон. Жопа с таким усилием и благородством извергал из себя жемчужины русского языка, что я окончательно понял, на что Григорий Владиславович потратил свою никчемную жизнь. Люди хотят иметь достаток, служить науке, или, на крайний случай, творить, но ту я имел дело с совсем иным человеческим существом. Вся его жизнь сосредоточилась в этом создании, которое с упоением произносило иногда такие слова, значения которых мне неизвестны до сих пор. Через несколько часов позвонили из больницы и сообщили, что Григорий Владиславович умер во сне. Слушая голос из телефона, я все смотрел на Жопу и из глаз невольно пошли слезы. Вот на что способна людская жизнь. Этот старый, тупой человек, ни к чему, как казалось в жизни не стремящийся, мечтал лишь об одном – обучить бедного попугая матершине. А зачем родился я? Ну, по крайней мере, я поведал миру о Григории Владиславовиче.

Еще одно приключение со мной произошло в канун Нового Года. Я с начала декабря работал в колл-центре местного банка, но начальство к концу месяца решило, что эту весьма неприятную работу я выполняю из рук вон плохо. До того, как прикоснуться к телефону, я прошел недельный треннинг, где мне рассказывали самые основы моей новоиспеченной профессии. Говорили они следующее: не воспринимайте все сказанное клиентами на свой счет; они озлоблены не на вас, а на банк. Действительно, угрозы и маты никогда не были личными, а фразу “Ах ты, сука безрукая!” я и до сих пор воспринимаю, как обвинение в сторону банка, а не в свою. Проработал я неполных 20 дней, исключая подготовку. За это время я выслушал многое. Коллеги меня с первого же дня невзлюбили, окрестив “мутным типом”, а начальство постоянно было мной недовольно. И действительно, работу выполнял, как я описывал ранее, не совсем хорошо. Не то чтобы я грубил бедным людям с просроченными кредитами, нет, я, напротив, не знал чем им помочь. Моя, в принципе, эмпатичная натура, пыталась всем сердцем им доказать, что дело, в принципе, не в банке, а конкретно в них, но это было как об стену горох. Ночью я, наверное, плакал, представляя себе этих бедных людей, которые пытаясь содержать семью, влезали в долги, а потом не могли их выплатить. Отчасти, я сам был такой. Правда, семьи и долгов по кредитам у меня не было (как, собственно, и денег), но всем нутром я был с ними. Что забавно, к концу месяца денег не стало и у банка и начальство приняло решение сократить штаб. Естественно, начали с низов, то есть с бедных операторов колл-центра, у которых и так жизнь не сахар, ибо он достаточно дорог и непрактичен. В морозный вечер дня X ко мне подошла высокая, достаточно худая женщина, которая являлась связующим звеном между сотрудниками моего отдела, и, собственно, начальником, сказала, что мне бы не помешало пройти в кабинет последнего и что разговор будет не из легких. Таких разговоров “не из легких” у меня было полно каждый день с клиентами банка, так что я отлично понимал с чем имею дело. Я поднялся со своего рабочего кресла и понял, что больше его не увижу. Кабинет “А.С. Веруев” был наполнен фотографиями семейного человека: вот он со своей семьей на отдыхе в Турции, загорелый, с пузом, и достаточно веселый (должен признать сын на него похож, надеюсь по стопам отца не пойдет). Немного левее от этой фотографии красовался календарь, сделанный под заказ, его лицо сопровождало каждый месяц. Декабрю, кстати, не повезло, на этом обороте А.С. Веруев от вспышки закрыл глаза.