Людмила Перцевая - Сквозь игольное ушко. Сборник рассказов

Не захочешь – да воспрянешь,

Ах, как новый день хорош!

Ослепительные грани,

Бриллиантовая брошь!

Словно планер, черный ворон

Плавно по лучу скользит,

Шевельнет крылом – и в гору,

Прямо к Солнцу! А вблизи

Чуть задев крылом светило,

Снова вниз скользнет, к Земле,

Ты скажи, какая сила

Птице не дает сомлеть

В жарких солнечных лучах?

Ну, погодка, просто – ах!

Кожей чую: двадцать пять,

Значит, лету быть опять!

…Разведку провела, по отделам с разговорами побродила, где чаю, где кофе выпила, сушками похрустела, вернулась к Сергею Васильевичу попрощаться, пора было возвращаться в гостиницу. Он вызвался проводить. Всю дорогу говорил какую-то чепуху, что в такие дни невероятно хочется перевернуть всю жизнь, совершить какую-нибудь глупость, уехать к черту на кулички!

Нюра смеялась, отвечала, что тогда это точно к ним, на завод, вот уж где все перевернуто и глупостей нагорожено…

Смеркалось, когда они поднялись в номер. Теперь уже она предложила ему чаю, он застенчиво, как мальчишка, кивнул, словно потерял дар речи, и вдруг обнял ее за плечи.

Как произошло все остальное, они оба потом помнили смутно. «Ах, гостиница моя, ты гостиница, на кровать присяду я – ты подвинешься, занавесишься ресниц занавесками…»

Только тут было все наоборот: Сергей был так восторженно безумен и неловок, что скоро ситуацию направлять пришлось Нюре, хотя и у нее сердце билось, как попавший в силок щегленок. То ли от трогательной неумелости Сергея, то ли от его сбивчивого хриплого голоса, бормочущего какие-то признания, она ласкала его нежно, всем нутром отзывалась на поцелуи, не могла оторваться от него, оказавшегося и сильным, и нежным.

Они долго не могли отдышаться, не могли говорить… Да и что тут скажешь, когда всё уже произошло! Сергей, неловко отвернувшись, начал одеваться, тихо промолвил: «Идти мне надо, поздно уже». Она, завернувшись в простыню, поцеловала его тихо и ласково, он выскочил за дверь.

Нюра походила по номеру, зашла в душ, никак не могла успокоиться. То, что с нею произошло, не входило ни в какие ворота, не могло иметь никаких последствий, и все же внутри что-то необратимо сдвинулось. Как айсберг оторвался, сполз и поплыл белоснежным кораблем в неведомую даль!

Она глянула на часы – еще можно пойти побродить по городу, на поезд свой уже все равно опоздала, надо гостиницу продлить на сутки, уж завтра вечерним придется ехать…

Шла по шумному вечернему городу, мокрому от весенней кутерьмы лучей и неожиданно раннего тепла. Настроение было как у напроказившей школьницы, легкое, безоблачное, почему-то очень хотелось есть, может быть – выпить вина и еще непонятно чего!

На глаза попался кооперативный ларек с обувью, их в последний год развелось невероятно много, торговали, чем ни попадя, шили кооператоры одежду, сумки, и вот надо же – даже сапоги! Она полюбовалась на витрину, неожиданно для себя вошла и потребовала красные на высоченном каблуке. Присела на табурет, примерила правый сапог и осталась очень довольна.

Слава богу, денег в кошельке хватило, и, получив от счастливой продавщицы огромную коробку, Нюра побрела назад к гостинице. Хорошо прогулялась! А уж от её покупки в нынешнее-то время весь городок всплеснется!

В номере, скинув пальто, она решила примерить оба сапога и походить, потопать каблуками. В предвкушении удовольствия, все в таком же радостном состоянии духа, она вынула сапоги, скинула белую бумагу. Так, правый – хорошо, теперь левый… так он тоже правый! Ей продали два сапога на одну ногу! Нюрка расхохоталась и смеялась так, что слезы навернулись на глаза. Вот бестолочь бестолковая, ну кто так покупки делает на последние деньги?!

Придется завтра идти менять. Так с улыбкой, не сползающей с лица, она и уснула.

На другой день решила с утра наведаться в главк, повод был замечательный: надо было отметить командировку, хоть директор и не собирался выдавать суточные, но дорогу-то оплатил, надо будет по всей форме отчитаться за поездку.

Она шла по коридору легким своим шагом, в состоянии весенней невесомости, и улыбка, скользнув с лица, угнездилась прочно в глазах. А что, может и правда новая жизнь начинается? Навстречу шел Сергей Васильевич, нет, просто – Сережа, неудержимо и счастливо рассиялась она ему навстречу всем своим существом.

Он, схватив ее за руки, прижал к стене, лицо опрокинутое, растерянное, заговорил сумбурно:

– Анна Петровна, вы ко мне не заходите, нас могут увидеть… Я вчера наверное позволил себе лишнего, простите меня, дурака… Знаешь, я домой шел, мне было так стыдно, так плохо, мне казалось, даже все собаки на меня лаяли, виноватого… Долго бродил вокруг дома, заходить боялся, еле перед женой отоврался. И как я мог, Нюра, это только я мог так глупо…