Алексей Алейников - Река и мальчик. Рассказы

И тут, неожиданно для меня самого, меня прорвало…

– Ах ты, сволочь! Сука поганая!!! Гнида, гнида! Ты поймал? Значит ты, гад, поймал?!

Ярость ослепила меня и понесла. Все, что я делал дальше, делал будто и не я. Стопой правой ноги, как лопаткой, я гребанул рыхлый песок и швырнул его прямо в ухмыляющуюся Витькину рожу. Попал в рот и в не успевшие закрыться глаза. Взвыв, Витька рефлекторно вскинул руки к глазам, а я подъемом той же ноги ударил его в нос, торчавший между ладонями. Брызнула кровь… Тут же на меня набросились Витькины друганы. Образовалась «куча мала».

Драться толком никто не умел. Ну, какие драчуны из шести-семилетних деревенских мальчишек?! Ну, потолкаться там кулаками в плечи, ну подзатыльник отвесить тому, кто поменьше. Можно побороться и, оказавшись сверху, упереться коленом в грудь противника, который после этого сдавался. Если же вдруг появлялась кровь, то выяснение отношений сразу прекращалось. Нечаянно разбитого носа или треснувшей губы было достаточно, чтобы признать поражение. Крови, в общем-то, все боялись, так как, замарав ею майку или рубашку, можно было потом еще и от родителей за драку схлопотать. Но обычно обходились без драк. Все решали возраст и внешний вид, особенно рост.

Младшие добровольно подчинялись старшим, которые и габаритами обычно были покрупнее. Иерархия среди мальчишек устанавливалась как-то сама собой и лишь изредка корректировалась бескровными стычками длительностью в полминуты, а то и короче. А тут вдруг случилось такое, к чему, как оказалось, никто не был готов.

Я был в середине, а вокруг, бестолково сгрудясь, толкаясь и мешая друг другу, пытались побольнее меня ударить Витькины кореша. Но сделать это было непросто. У меня были могучие союзники. О, ярость! О, праведный гнев, удесятеривший мои силы! В этой куче детворы я был как ртуть подвижный и неустрашимый, как разъяренная кошка. Движимый каким-то мощным, внутренним мотором, я махал руками и наносил удары, почти не глядя, куда попало, и почти всегда куда-то попадал. Лягался ногами, ногтями царапал каждую рожу, до которой мог дотянуться, зубами вгрызался в руки, пытавшиеся меня удержать. Кто-то подбил мне глаз, кто-то чуть не оторвал ухо, но это уже не могло меня утихомирить, а силы во мне были неуёмные. Я дрался за моего сомика, за мою маленькую, но такую важную для меня правду, за мое поруганное достоинство. А они влезли в это дело из тупой и неправедной местечковой солидарности с этой сволочью-Витькой, который сейчас сидел в стороне, зажимая пальцами обильно кровоточащий нос. И им меня было не одолеть. Хоть мне и досталось, но и я их здорово потрепал. А когда еще кому-то случайно расквасил нос, они отступили. Куча распалась.

Тяжело дыша, сжав кулаки и зубы, я стоял в центре неправильного круга, готовый броситься на любого, кто сделает шаг в мою сторону. Но никто этого шага не сделал.

– Пацаны, да он взбесился, – сказал кто-то. – Ну его к черту, он мне чуть глаз не выдрал!

– А мне майку разодрал!

– А мне харю расцарапал.

– А у меня нос набок!

Фанфарами победителю звучала у меня в ушах эта перекличка. Но инстинкт подсказывал: силы слишком неравны, и если они решатся вновь наброситься, то неизвестно, как дело обернется.

Мой главный обидчик так и сидел на песке.

Левой рукой он зажимал нос, а пальцами правой пытался очистить глаза от попавшего в них песка. Больше мне там нечего было делать.

Нагнув голову к груди и как бы изготовившись протаранить ею любое препятствие я сделал несколько решительных шагов в нужном мне направлении. Круг расступился. Задерживать меня никто не стал. Отойдя шагов десять, я остановился и обернулся. Все они смотрели на меня.

– Сома поймал я, – четко выговаривая каждое слово, сказал я им, как плюнул.

Повернулся, ушел.

После этой драки деревенские мальчишки за глаза стали называть меня Колька Бешеный.

Дед, увидев меня побитого, помятого и взъерошенного, вначале здорово встревожился, но держался я бодренько, не ныл, а когда рассказал ему, что пострадал «за правду», за сомика, да еще, не удержавшись, похвастался двумя разбитыми носами, он мое поведение одобрил и даже, похоже, мной гордился.

– Какая яблоня, такие и яблоки, – сказал дед про Витьку и его отца. – Еще, гляди, и жаловаться на тебя придут. И как в воду глядел. Ближе к вечеру явился Витькин отец. Несмотря на бабушкины примочки подбитый глаз у меня к тому времени здорово заплыл, а ухо сильно распухло и горело огнем. Непрошеный гость смотрел на эти несомненные свидетельства моих физических страданий с нескрываемым удовлетворением.