Михаил Дорошенко - Жемчужина во лбу

– Всю? И красоту заходящего солнца? – указывает помощник на заходящее солнце.

Шестиглазов делает знак рукой, и его пулеметчики, задевая верхушку бархана, стреляют в закат.

– Не подчиняется?

– Пока, – говорит Шестиглазов. – Солнце, склонись! – достает он часы на цепочке и стучит по циферблату. – Даю полчаса!

– Вы победили.

– Мы осажденная крепость… как всегда… на которую смотрят в лорнеты, монокли, пенсне, телескопы, бинокли, очки, перископы и… микроскопы. Действуя с военной беспощадностью, зная о том, что наступит всеобщая социалистическая война, и при гораздо большем оружии, чем можно учесть и раздать для обучения взрослого населения без различия пола и возраста даже, мы в силах одолеть изъявления усталости и колебаний и укрепить себя в сознательной выучке, став как светоч для всех в горниле кровопролития.

– Умно, ох как умно!

– У нас хватит денег, экспроприированных у преступных элементов, скрывающих золото, серебро, ювелирные изделия… и антикварные, вывозимые под видом посольского инвентаря дипломатами для растления жен и дочерей угнетенного класса, чтобы купить паровозы, машины, станки, на которых мы сделаем танки, орудия и броненосцы, чтобы отвоевать у них впоследствии все, чтобы уничтожить в горниле пролетарской ненависти последние следы феодализма и мракобесия.

«В знак особого благоволения эмир приглашает Гармонию Брамс и Патрицию Шарм на прием в свой гарем. Придворный геомант ведет дам по залу со свисающими с потолка стеклянными клетками в форме шестигранных китайских фонарей. В них – наложницы. При появлении гостей, они, изнывая от страсти, принимают всевозможные позы чувственного характера».

– Милые дамы, сюрприз, – объявляет эмир и щелкает пальцем. – Ваш режиссер!

– Глаза б мои не смотрели, – закатывает вверх глаза Гармония, и отворачивается. – Как же ты мне надоел, – заявляет она, когда он подходит к ней и целует в щеку.

– Вы отлично владеете русским, – удивляется эмир. – Вы датчанка?

– Наполовину. Отец у меня датчанин французской генерации, а мать русская.

– Понятно, тогда понятно. Теперь вы, мадмуазель! – обращается эмир к Патриции. – Мы все знаем роли Гармонии. Расскажите теперь о себе. Говорят, вы превзошли Мату Хари в коварстве!

– Мюзидору, скорее, и только в кино. В богатый дом в предместье Парижа, – начинает рассказывать Патриция, – является женщина под вуалью, – чтобы продать в рабство подругу, задолжавшую деньги…

– Говорят, вы скупаете ценные вещи, картины и…

– Статуи, – говорит хозяйка дома.

– А людей вы скупаете? – сдергивает посетительница покрывало, и в зеркалах, заполняющих холл, отражается обнаженное тело Патриции.

– Как же ее можно использовать? В качестве женщины, разве что?

– Для курьеза! Берете?

– Разве что из курьеза, – говорит хозяйка и щиплет ее за щеку.

«Хозяева дома покупали ее из курьеза, но она вскоре подчиняет их своей воле. Будучи цирковой актрисой, выступающей в роли женщины-змеи, она принимала немыслимые позы, производя ужасающее впечатление на свидетелей. Патриция становится на руки и скручивается так, что превращается в нечто вроде сирены или гарпии. Обтянутое в чешуйчатое с золотистым отливом трико тело затейницы под гипнотическим воздействием твердеет и металлизируется. Статую продавали на аукционе, а ночью Патриция оживала и обворовывала очередного владельца. Фейяд объявляет конкурс на роль Мюзидоры в фильме „Вампиры“. Побеждает актриса, которая наиболее точно воспроизвела танец авантюристки. Снимаясь в роли Мюзидоры, она появляется в закрытом с ног до головы прозрачном кружевном трико. Чтобы ее не узнали, она появляется в обществе под густой вуалью. Влюбившись в Гармонию Брамс, следует за ней в Россию…»

– Что это было? – спрашивает эмир, вставая. – Я все увидел. Как называется то, что увидел?

– Нечаянные чары, – поясняет Кирсанов, проводя полукруг рукой, как бы включая присутствующих в сюжет.

– А, понятно, – кивает головой эмир, – забавно, забавно. Затейливо, во всяком случае.

– Ваше величество, – подходит к эмиру один из придворных, – разрешите обратиться. Неприятная новость.

– Моя лошадь заболела или гарем объявил забастовку, – говорит эмир, оборачиваясь к Кирсанову, – как это модно сейчас в Европе?

– Не столь страшная весть, однако, достаточно неприятная…

– Говори, не тяни!