Михаил Дорошенко - Жемчужина во лбу

– Нет, это была шутка, – бойко отвечает юноша.

– Наняли, наняли! По моей просьбе. Вы выполнили задание, вот вам деньги, но вы должны понести наказание за то, что подняли руку с пистолетом на женщину в… возрасте! Бросите его в то место, которое он заслужил.

Молодцы хватают юношу и выкручивают руки.

– Все наверх! – орет подвыпивший господин, подталкивая то одну, то другую даму под зад. По узкой винтовой лестнице все поднимаются наверх и выходят на покатую поверхность дирижабля. В разрыве облаков видна верхняя часть замка. Молодцы раскачивают юношу и бросают его в белую мглу. Он падает на верхушку дерева.

– Теперь меня преследует почитатели Патриции Шарм, желающие отомстить за нее. О, звонят!

Дама поднимает подол своего пышного платья, и юноша ныряет в укрытие. Двери распахиваются, и входят двое полицейских.

– Мадам, к вам забрался вор, – говорит полицейский. – Можно ли нам здесь осмотреться?

– Делайте… делайте, что заходите. Надеюсь, под юбку ко мне вы не будете заглядывать?

– Как можно, мадам!

Полицейские с двух сторон поднимаются по лестнице в оранжерею. Находят сатира в фартуке, надевают на него наручники и возвращаются в зал.

– Вор арестован, мадам.

– Ну, это, пожалуй, не вор, а масон. Видите, фартук на нем?

– Что вор, что масон, все – фармазон.

– Благодарю, господа лицедеи, за представление, – говорит дама, бросая кошелек с монетами на пол. – Разрешаю вам удалиться. Уходите! Все уходите!

– Мы не лицедеи, мадам, а служители закона.

Полицейские подбирают рассыпавшиеся монеты, кланяются и уходят, пятясь задом.

– А ты, Пьеро, можешь остаться.

– Меня жовут… – говорит юноша, появляясь из-под подола с перстнем со светящимся рубином в зубах, – меня жовут Шиндбад.

– Неважно, как тебя жовут, – пародирует она его, – кем нажвала, тем и будешь.

«В контрасте с черно-белым изображением хорошо бы смотрелся в фильме светящийся красный камень в зубах у юноши».

«И-и… – выражая на лице недоумение, спрашивает пожилая дама в парчовом вечернем платье, – что вы хотели сказать вашим, – делает она круг рукой, усыпанной бриллиантами, – так сказать, фильмом, то бишь видением?»

«Я не делаю фильмы, я создаю ритуалы. В будущем для подобного рода представлений придумают новое слово – инсталляция, а я говорю: «ритуал!»

«О чарах, кстати, гипнозе, ритуалах и магии. Вы видите замок на вершине небоскреба под стеклянной пирамидой», – рассказывает Кирсанов в салоне дирижабля, указывая на шпили башенок, прорастающие сквозь стеклянный колпак.

«Кто в нем обитает?»

«Властелин мира, Европы во всяком случае, – отвечает Кирсанов. – Неформальный, разумеется».

«Что за категория?» – спрашивает человек из обслуги дирижабля.

«Должность, скорее».

«Это хорошо, что в Германии находится такой властелин. Приятно чувствовать над собой хозяина, который всем руководит, всеми распоряжается. Как зовут властелина?»

«Мориарти в жизни, доктор Мабузе в кино».

Человек во фраке с искрой, восседает в круглом зале во главе овального стола:

– Мы все здесь, господа… и дамы тоже… – с раздражением указывает он в сторону женщин, принимающих возмущенные позы, – колдуны и колдуньи, шпионы и куртизанки, авантюристы и мошенники, и прочие и прочие, собрались на первый съезд преступников Европы, чтобы разделить сферы влияния.

– Вы, Мориарти, вульгаризатор – бьет инфернального вида старик тростью в пол, – пошлый буржуазный вульгаризатор, превративший искусство в прозу, в обыденность! В бизнес!

– Не торопитесь с выводами, герр Калигари, мы только еще приступили к обсуждению…

– А вы уже навязываете нам ваши буржуазные взгляды! Я вас сейчас усыплю! – протягивает он руки вперед и делает страшные глаза. – Спи! Спи! С… пи… – но роняет голову и, опираясь подбородком на трость, засыпает сам.

– Видения, господа, – продолжает оратор, – вот с помощью чего… кстати, многие из здесь присутствующих не более чем иллюзии… мы запугаем Европу. Все человечество, – начинает орать он, – мы поставим на колени…

«Понавели тут гипнотизеров всяких!» – ворчит немец, стряхивая рукой со лба наваждение.

«Во время войны… забыл сообщить… я был летчиком, побывал в плену в замке барона Штрогейма и у его супруги…»

«Не верьте ему, дамы, – перебивает его Гармония. – ни на какой войне он не был, а уж летчиком – и подавно».