Александр Митрохин - Тоскливое очарование вещей

Она была одна вот уже двадцать пять лет. По утрам выпивала бутылку чистой минеральной воды с далекого Fiji, ела здоровый завтрак, приезжала всегда без опоздания в собственное агентство по продаже антиквариата, при входе в салон проверяла свой внешний вид, глядя в винтажное венецианское зеркало. После покупки на онлайн-аукционе пузатых столиков на кривых ножках из красного дерева или часов с поющими соловьями она проводила пару встреч, давала пару указаний и шла на обед с сыном в лучший ресторан города. Заказывала там сельдереевый фреш, ела белую рыбу с овощами на пару, отказывалась от предложенного десерта и, расплатившись за себя и сына, вновь шла на работу, по окончании которой вечера проводила неизменно одна у себя дома. В покое своей квартиры, переодевшись в шелковый халат и опустившись в удобное кресло, она набирала Олега и, проговорив с ним час по телефону, завершала день двадцатью страницами книги. В выходные она могла пробежать километров пять в парке или поплавать в бассейне, сходить в спа. Каждые полгода отбеливала зубы, поскольку была заядлой курильщицей. Будучи перфекционисткой, как и ее сын, она все-таки не смогла избавиться, как ей казалось, от единственного своего порока. От других же обременений, сковывающих ее когда-то, она ушла: оставила мужа, как только родился сын.

– Я тебя не люблю и не любила. Я вся была повержена землетрясением радости, когда забеременела от тебя по счастливой случайности. Мне, оказалось, не так уж и необходимо мужское присутствие в моей жизни. Я ощущаю свою целостность без кого бы то ни было. Это скорее даже не эгоизм, а чистое отсутствие потребности в партнерах, ради которых требуется идти на компромисс. Я, безусловно, должна буду попросить прощения, что я, собственно, и делаю. Ты тот, кто подарил мне мое продолжение, и я хотела бы сделать его исключительно своим.

Она это сказала временному мужчине и занялась своим продолжением. Вихрь обнял новое целое, лишив одну его часть отцовской любви, и понес во времени, компенсируя отнятое эстетством и гармонией красоты.

Пеленая в младенчестве Олега, мать зацеловывала его ручки, живот, половые органы, похлопывала по попе в одобрении, когда тот впервые пополз или сделал первые шаги: легкие шлепки были для него всегда синонимом награды. Принимала с ним вместе ванну. Маленький пятилетний Олег трогал ее грудь и видел черный треугольник внизу живота. До шестнадцати он спал вместе с матерью, пока окончательно не стал юношей, но и после этого иногда все же проводил ночи вместе с ней. Эти ночные, исключительно платонические свидания имели под собой причину, скрытую в неполной семье, которая заложила монолит фундамента особой любви Елены и характер воспитания сына.

***

В одиннадцать лет с Олегом случилась история, достойная сюжета непридуманного кино с пропастью вытекающих психологических последствий и неистовых душевных терзаний. Героем фильма был чернявый мальчик с бездонно бирюзовыми глазами, погруженный в череду повторяющихся дней с непомерно-калечащим количеством школьных занятий, которые, как считают родители, помогут сделать из собственных нереализованных амбиций лучшее создание космоса. Олег занимался баскетболом, танцами, готовил уроки с репетитором, изучал Тору в частной школе хедер. Знания оседали на его плечах, как породы с полноводных горных рек формируют отложения на дне моря.

После очередного заложения еще одного океанского слоя разума Олег вечерним мутным проспектом шел тихими шагами домой. За ним следовал его молодой учитель, долговязый парень лет тридцати. Из-под фетрового капелюша с висков свисали темные пейсы, индевевшие от периодичного глубокого дыхания. Учитель шел за своим учеником на протяжении двух кварталов, пока не нагнал его на светофоре, заведя беседу, за которой проводил мальчика домой. Такие проводы стали в последующем частым следствием вечера, имея поначалу исключительно философско-религиозный подтекст, следуя инертным продолжением дискуссии, начатой в школе, что, собственно, не было утомительным для маленького Олега и нисколько не обременяло его. У него появился новый друг-собеседник, с которым он чувствовал себя стоящим на одной ступени, а иногда и чуть выше, на мнимой лестнице. Он не был избалованным и высокомерным мальчиком, но всегда чувствовал свое превосходство, даже не понимая его причину. Постепенно на стволе дружбы стали появляться первые молодые листочки доверия и откровенности. День за днем по обледеневшим зимним улицам, освещенным фонарными столбами, тянулись прогулки двух мальчиков: взрослого и совсем юного. Снежные сумраки, переходящие в темный вечер, рисовали мягкими мазками на полотне сентиментальной вселенной лишь приятные образы этих встреч у обоих путников. Во время них Олег мог горячо спорить с преподавателем, убеждать в верности своих суждений, но даже оказавшись неправым, все равно не злился и питал к нему симпатию и уважение, как перед старшим братом. Беседы велись о Боге, об истории, о школе, о матери, о сверстниках, переходя постепенно к интимным темам грез, страхов, любви, пока в конечном счете не стали фокусироваться на последней, окончательно сделав ее пределом еженедельного вечернего диалога. Так прошла зима.