Александра Гусаревич - Когда увидишь меня – плачь

– Да не смотри так, я шучу. У меня детская травма: однажды я взял гитару Оскара – просто пощупать, подёргать за струны, а он так орал, будто я решил её поджечь. С тех пор ни к каким гитарам я и близко не подхожу.

– Да уж, к гитаре он относился…

– …лучше, чем ко мне.

Хотя Адам улыбался, печали в этой улыбке было больше, чем веселья. Том не стал с ним спорить, но в глубине души он считал, что все их кровавые распри были просто детской игрой. Обычное дело для братьев, тем более с такой разницей в возрасте. А с другой стороны, ему-то откуда знать?

Адам допил свой кофе и взглянул на часы. Солнце уже садилось за многоэтажками, и почти летнее тепло понемногу уступало октябрьской прохладе. Ещё немного, и они начнут ёжиться от холода, да и сидеть в сумерках среди зарослей казалось сомнительным удовольствием.

– Сворачиваемся? – спросил Адам, и Том согласно кивнул.

Поднимаясь по плохо освещённой лестнице, он чувствовал приятную усталость от хорошо проведённого дня. Странные нотки, всплывшие в их разговоре, уже забылись и никак не омрачали его настроения. Лишь когда Адам запер стулья в кладовке, Тома кольнула грусть. Похоже, лето действительно кончилось, а впереди – долгие тёмные месяцы, полные холода и тревожного ожидания. Ожидания чего, – он или не мог, или боялся себе объяснить, но так уж сложилось, что всю зиму он только и делал, что глушил тревогу и неясные предчувствия.

– Передавай привет Полли, – сказал Адам на прощание, стоя в дверях в квадрате электрического света. – И, если всё-таки у вас появятся вакансии, дай мне знать.

Он улыбался, и Том улыбнулся в ответ и помахал ему, а потом дверь закрылась, оставив его в темноте.

Когда Том шёл через заросшие кустарником дворы к трамвайной остановке, от тёплого дня не осталось и следа. Осень наползала неумолимо, как ядовитый туман, и спрятаться было негде. Он прибавил шаг, чтобы поскорее выбраться из этих безмолвных зарослей, выйти на освещённую улицу, где есть хоть кто-то живой. По вечерам эти запущенные дворы превращались в жутковатые джунгли – люди не высовывали нос из квартир, будто опасаясь чего-то или кого-то, притаившегося в темноте. Том никогда не понимал, почему Адам выбрал именно этот район, – ему хватило бы денег снять квартиру чуть ближе к центру. А в подобных трущобах любого нормального человека преследовало чувство, будто люди здесь лишние. Природа понемногу брала своё, тут и там пробиваясь дикими стеблями сквозь асфальт, разрывая корнями бетон и поселяясь на крышах пятиэтажек. Она наступала – и вовсе не дружелюбно. Казалось, пройдёт ещё десяток лет, и в полуразрушенных домах не останется ничего, кроме кустарника, одуванчиков и полыни.

Добравшись до метро и зайдя в вагон, Том вздохнул с облегчением. Поезд нёс его домой, и он с удовольствием думал о том, как продолжится вечер: они с Полли сядут на кухне и заварят чай, будут болтать до полуночи, а может, и дольше, пока кто-то из них не начнёт валиться на стол от усталости. Приятное завершение приятного дня.

Если, конечно, она придёт домой ночевать.

Неоновый свет больно бил по глазам. Буквы загорались по очереди, потом трижды мигали все вместе, потом гасли, – и всё по новой. Кислотно-зелёные, они будто разъедали сетчатку, но как бы Доминик ни старался, он не мог отвести взгляд надолго. Глаза вновь и вновь возвращались к остроконечной «Р», вслед за которой вспыхивали «У», «И», «Н», «Ы», и слово намертво впечатывалось в его болезненный мозг. Даже закрывая усталые глаза, он видел перед ними лишь эти чёртовы пылающие «Руины». Тогда он опускал взгляд на переливавшиеся разноцветными огнями ряды бутылок, надеясь удержаться от мучительной тяги вновь уставиться на буквы. Он знал, что надолго его не хватит.

Стакан перед Домиником не пустовал ни минуты – пожалуй, единственное преимущество сидения за барной стойкой, – и он машинально глотнул ещё виски. Он точно не знал, сколько выпил, по ощущениям, не меньше половины бутылки, и этого было недостаточно. Он будет пить, пока не уймётся дрожь после синта. Клин клином – так он привык поступать с тех пор, как обнаружил, что виски придаёт ему сил, когда таблетки отпускают. Теперь Доминик не дожидался, пока тело покроется липким потом, а слабость не даст ему выползти из постели. Он держал бутылку рядом с кроватью как экстренное средство, но сегодня ему даже хватило сил дотащиться до бара. И это было к лучшему, потому что синт здесь не продавали, а дома где-то ещё оставалась заначка, и он непременно её отыскал бы.