Анна Б. - Услышь меня

Я держу в своей руке мягкую и маленькую ладонь девочки. Вижу свой забор, Баба как раз его в очередной раз перестроила. На меня накатывает страх. Он сковывает и отупляет, но я специально в полете учусь смелости. Мы останавливаемся, и я быстрым движением целую ее в губы, а потом смотрю на нее. Вижу глаза – теплые и солнечные, как весенний день. Пробую поцеловать еще раз, уже смелее. Мне нравится ощущение жара, которое наполняет мои вены, оно прогоняет страх. Легкое покалывание во всем теле дразнит и веселит. Я рад, что она крепче сжимает мою руку. Мы стоим и целуемся еще некоторое время, а затем легко прощаемся, договорившись о том, что завтра вместе пойдем в школу.

На следующий день она не приходит, и через день тоже. Я рассказываю обо всем Баба, и та говорит мне, что все они уехали, пытается обнимать, но меня это только злит, я отстраняюсь и ухожу в долину. Туда, где часто гуляла мама. Она бы сказала мне все иначе – не так сухо и коротко, не избегая при этом слова «семья», все еще запретного. Но я повторяю про себя эти звуки, чтобы не потерять их ценность, не забыть тех, кого любил в детстве и люблю до сих пор.

Проходят еще два года. Мне шестнадцать, у меня первый секс. На этот раз жара в теле еще больше. Ощущения похожи на полет, только без слез огня, все чище, прозрачнее и понятнее для меня. Я будто горю вместе с девушкой, с которой близок. Прикосновение к влажному телу, дрожь от неумелой ласки, опасение быть услышанными и узнанными – в этот момент я словно живу по-настоящему, не стесняясь себя. Позже я все же научусь скрывать, держать в себе эмоции и чувства. Свяжу их в толстую паутину и буду выпускать их нарочно только во время физической близости – для пущей остроты.

Ту девушку я видел потом еще пару раз, и оба эти раза мы занимались любовью так долго, что я потом не мог ходить. Она, наверное, тоже, но мне нет до этого дела. Мне это было нужно – отпустить всю боль. А потом снова ее копить, упиваясь слезами огня.

Однажды я решаю, что мне пора бежать из долины и из дома, который становится для меня могилой. Начинается все с частых перемен настроения Баба. И чем чаще она расстраивается, тем больше принимает слезы огня. Дышит ими, добавляет в напитки или еду. Я все меньше вижу в ней ту, с кем рос, но делаю так же, как она. Передо мной предстает иной человек – часть ее сознания будто живет за гранью реальности.

Мне исполняется семнадцать, я говорю ей, что планирую уехать в конце года из дома. В мой день рождения Баба чуть не умирает во время полета. Снова как тогда, в моем детстве. Пока ее спасают врачи, я думаю о своем выборе: остаться здесь и сгореть или уехать и постараться начать жить заново?

Тем самым я вру себе, ведь на деле передо мной иной выбор. Слезы огня, к которым я привык с детства, держат меня сильнее родственных связей и воспоминаний. А делать их умеет лишь Баба, не доверяя мне и половины состава. Я должен принимать их, чтобы жить. И для меня очевидно, что мне предстоит или медленно умирать от яда, поддерживая им себя, или отказаться полностью и сгинуть в агонии. Выбираю медленный конец. Первый трусливый поступок в моей жизни.

Но тогда же я решаю, что хочу исцелять людей. Если не их тела, то хотя бы души. Вспоминая себя, восьмилетнего, хочу избавлять людей от боли, давать им шанс на жизнь с чистого листа. Стараюсь начать с себя. Каждую статью и прочитанную книгу, любой материал, который попадал мне в руки, и каждое знание, которое давали мне профессора и педагоги, я считаю бесценным. Они помогают мне практически отказаться от слез огня. Я превращаю эту эссенцию в некое подобие божества и принимаю ее только при крайней необходимости в минимальных дозах, каждый раз опасаясь, что не очнусь, продолжая ее люто ненавидеть, как самую большую навязанную мне слабость. Запасами снабжает меня Баба. Выдает только то количество, которого хватит на дни, отмеренные до следующей нашей встречи. Я боюсь, что мой яд кончится быстрее. И этот страх помогает мне жить, теперь он мой главный страж.

Я стал умнее. И теперь в каждый свой приезд к Баба я тайно отливаю в свои пузырьки жидкость из ее флаконов. Я вор и слабак. Но я очень хочу жить, и это уже мой собственный выбор. А еще я хочу, чтобы она услышала мою просьбу отпустить меня и дать рецепт. За мои долгие и не очень поездки к ней не пропускаю ни дня, чтобы скопить на несколько лет вперед. Этого должно хватить, пока я сам не смогу узнать состав или не перестану быть зависимым. Или просто быть.

В попытках построить жизнь, которая бы мне нравилась, проходят годы. И сейчас я в своем кабинете. Любимое и ненавидимое мною солнце пробивается даже сквозь темные тяжелые шторы, с этим ничего не поделаешь. Яркие лучи хоть и не греют, но на улице глазам все равно больно до слепоты. Этот свет особенно сильно мешает моим пациентам. Отвлекает их, дурачит и морочит. Люди путаются в словах, а то и вовсе отказываются говорить, замолкая и замыкаясь в себе. Так бывает практически с каждым. Хотя дело и не в шторах вовсе.