Юлия Снегова: Услышь мой голос

В день своего тридцатилетия Женя Лагутина пополнила многочисленную армию безработных. Она с самого начала не ждала от этого майского дня ничего хорошего. Яркое солнце мучило Женю, заставляло жмуриться, прятать глаза, как будто она совершила нечто постыдное. Теперь Жене просто не хватило денег на новые темные очки. Свои старые она разбила еще прошлым летом. Ее раздражали хорошо одетые прохожие, яркие пятна уличной рекламы напоминали ей, что существует другая жизнь, стремительно мчащаяся мимо нее в сверкающих иностранных автомобилях.

«Мне тридцать лет, и мне уже три месяца не платят зарплату, — с горькой иронией подумала Женя, переходя Суворовский бульвар. Большим пальцем правой ноги она ощущала дырку на своих многократно зашитых колготках, и это ощущение не прибавляло ей радости. — В этих цифрах — тридцать лет и три месяца — есть какая-то мистическая закономерность. — И тут же ее мысли перескочили на другое. — Из-за этих вечно рваных колготок я вынуждена носить длинные юбки, словно у меня кривые или волосатые ноги, как у царицы Савской».

Женя потянула на себя тяжелую деревянную дверь Музея искусств Востока и с облегчением нырнула в прохладный сумрак вестибюля. Для посетителей музей открывался только в одиннадцать, сотрудники же приходили к половине десятого. Стараясь двигаться как можно тише и незаметнее, Женя поднялась на третий этаж, проскользнула между стеллажами с книгами и зашла за огромный скрипучий шкаф. Там, между шкафом и стеной, было ее убежище, стоял старый письменный стол, за которым она работала. Здесь всегда было темновато, и даже днем Женя зажигала старую настольную лампу под зеленым абажуром, который почему-то напоминал ей жизнь из рассказов Чехова.

Женя поправила стул, чтобы он не качался на своих кривых ножках, расправила юбку, протерла тряпочкой и надела очки и, наконец, раскрыла толстый том монографии, посвященной искусству Ближнего Востока. Но поработать ей не дали.

— Женечка, вас просит зайти Александра Михайловна, — тоненьким голоском прощебетала секретарша Ирочка.

Женя вздрогнула и сразу же почувствовала неладное. Просто так, да еще и в самом начале рабочего дня в дирекцию вызывать не станут. Александра Михайловна была заместителем директора по науке и непосредственным начальником всех искусствоведов. Она была неизменно вежлива, с ее лица не сходила доброжелательная улыбка, и говорила она с умело поставленной интонацией задушевности. Лучше всего о ней высказался Алик Орлов, специалист по Древнему Китаю:

— Мягко стелет — липко спать.

Сотрудники не любили Александру Михайловну и не ждали от нее ничего, кроме неприятностей.

Робея и злясь на себя за эту робость, Женя вошла в кабинет и выжидательно остановилась у двери. По музею ходили слухи, что зарплату не платят потому, что начальство на эти деньги отремонтировало свои кабинеты. Комната, которую занимала Александра Михайловна, разительно отличалась от закутков, где ютились рядовые сотрудники. Шикарный ковер на полу, кожаные кресла у дивана, компьютер на столе, огромный телевизор в углу, на стенах керамические тарелки и изысканные гравюры, которые Александра Михайловна велела взять из запасников и перевесить в свой кабинет. Поговаривали, что некоторые произведения незаметно перебирались с этих казенных стен на стены квартиры начальственной дамы.

— Садитесь, Женечка, что же вы стоите, — ласково улыбаясь одними губами, произнесла Александра Михайловна.

Женя села в кожаное кресло и сразу же погрузилась в него, да так глубоко, что почувствовала себя крайне неловко.

— Поздравляю вас, тридцать лет — это самый настоящий юбилей, — задушевно проговорила Александра Михайловна, — время подведения итогов.

Женя обалдело смотрела на начальницу и чувствовала, как предательская волна благодарности захлестывает ее с головой. Женя была уверена, что сегодня ее не поздравит никто. Даже мама, и та скорей всего пожалеет денег на международный телефонный разговор.

— Спасибо, — пролепетала Женя и сняла очки. Сумасшедшая мысль вспыхнула в ее сознании: «Александра вызвала меня, чтобы поздравить и выдать наконец зарплату. Вот это будет настоящий подарок!»

— Мне очень жаль, Женечка, — все так же задушевно продолжала Александра Михайловна, — омрачать вам праздник, но у меня нет другого выхода. — Услышав это, Женя сжала дужку очков с такой силой, что у нее побелели костяшки пальцев. — Дело в том, что музей сейчас в очень трудном положении. Государство нас совсем не поддерживает, на выставках много не заработаешь.