Анна Б. - Услышь меня

– Я заставляю тебя, чтобы помнил. До самого последнего дня в этом мире ты должен помнить, что любить – значит быть живым. Огонь не терпит холода и воды, он должен погибнуть сам, будто заснуть. В тебе огонь твоего деда – люби его, живи им.

Баба с блеском в глазах смотрит на меня, и я вижу в ее руках заветную бутылочку. В ней слезы огня, которые я сейчас буду пить.

– А теперь садись, как я тебя учила, – говорит она мне.

И я послушно сажусь, скрестив ноги, на мягкую подушку рядом с огнем, который, как мне кажется, сейчас сожрет меня. Я сделаю ради слез огня все.

– Вот молодец, мой Пламень. – Она часто меня так называет, особенно перед нашим ритуалом. – Я буду с тобой, чтобы ты не боялся.

– Но я почти не боюсь! – пробую возмущаться я, но заветная маленькая бутылочка заставляет меня замолчать. На все готов, только бы побыстрее. Каждый день, в одно и то же время, на рассвете. Пока еще нет лишних звуков и красок в природе и день не настолько яркий, чтобы ослепить меня. «Пока тени дышат», – объясняет Баба, только я ее не понимаю.

– Вот и славно.

Она вынимает пробку из маленькой бутылочки и быстро опрокидывает ее на палец. На нем остается почти незаметная капля жидкости, которую она бросает резким движением на угли у края костра. Затем зачерпывает одну маленькую белую каплю, что меньше кончика ногтя на моем мизинце, и растирает по своим губам. Я завидую ей, гляжу со злостью, огонь внутри жжет меня. Но я знаю, что сладкий дым сейчас проникнет в мои легкие, поэтому делаю глубокий вдох и закрываю глаза. Сейчас, сейчас начнется полет. Сладость, которая еще недавно была только в легких, теперь во рту, на языке, в носу, она растекается по всей крови и во всем мире, что вокруг меня.

– Говори за мной, Лука, – странным голосом шепчет Баба. – Слово в слово. «Я делаю это ради рода, я делаю это ради рода, я делаю это…»

И я повторяю за ней. Один раз, второй, третий – и начинаю тихонько, неимоверно медленно и тягуче падать назад. Мое тело становится ватным и мягким, как зефир. Запахи вокруг смешиваются в один – запах дыма. Серый туман костра и трав, бесконечный, тяжелый и горячий, становится для меня воздухом, которым я буду дышать целую вечность, пока не закончится действие странной жидкости. Звуки вокруг становятся тягучими и глухими, как далекий звон колокола, если б он был под водой. Даже через закрытые глаза я вижу яркие языки пламени, они гладят меня, не касаясь. Я неимоверно счастлив, мне хорошо. Так сильно, что, кажется, сейчас взорвусь. Перестаю чувствовать тело, падаю все дальше и дальше.

В полете я оказываюсь в своем любимом месте, но оно словно бы ненастоящее. Представляю своих родных, какими запомнил. А еще вижу небо, луг, наш дом и крыльцо.

Я почти уже представил, что мама подходит ко мне, как огонь выталкивает меня обратно. Языки пламени охватывают мое тело, заменяя жесткостью ватное, бесконечное ощущение счастья. Дым прекращает быть воздухом, а звуки рассвета в горах являются мне четко и ясно. Однажды, когда я очнулся от полета, я не выдержал и заплакал. В слезах я крикнул:

– Не хочу больше! Не буду! Почему нельзя говорить о семье?

Баба резко вскидывает голову, и через секунду на мою щеку обрушивается звонкая горячая пощечина, от которой я начинаю плакать еще сильнее. А потом Баба крепко прижимает меня к груди. Сквозь слезы я слышу гулкое биение ее сердца. Она гладит меня по горящей щеке, укачивает и тихо шепчет:

– Лука, мы с тобой вдвоем. Род – это то прошлое, которое нас поддерживает. А семья – это слабость, забытое прошлое, оно нам не нужно. Мы с тобой – тоже часть рода. Забудь остальных. Ты так похож на своего деда, мой Пламень, такой упрямый. Он тоже не слушал. – Она целует меня в лоб и снова прижимает к себе.

Баба еще крепче сжимает меня и повторяет эту фразу несколько раз. Она говорит мне это после каждого ритуала, а я запоминаю. Мы сидим вдвоем у догорающего костра, над которым поднимается свежее желтое солнце. Звуки просыпающихся холмов, всегда родные и знакомые, кажутся мне чужими, злобными и даже пугающими – после полета всегда так. Я сижу тихо, а в моей голове мечутся и жужжат, как шмели над цветами, вопросы, на которые я не могу ответить. Но, может, смогу со временем. Баба поможет мне…

Мы живем вдвоем почти десять лет. Я говорю только с ней, не считая моих одноклассников и учителей, которых вижу в школе. И вот мне четырнадцать, в этот день я впервые целую девочку. Нам по пути, мы вместе идем из школы домой. Я смотрю на нее с начальных классов. Несколько лет набираюсь смелости подойти и заговорить. На разговоры уходит два года. Потом еще несколько лет я учусь дотрагиваться до людей. Позволяю им пожать мне руку и похлопать по плечу – раньше это делала только Баба и еще реже врач.