Алия Агисова - Игра с нулевой суммой

– Машина готова, – сказал ему парень в синей засаленной, чем-то измазанной куртке.

Зайдя в квартиру, Игорь Владимирович услышал пение. Тонкая мелодия неслась из спальни. Мелодия была знакомой – известной колыбельной песней, воспитавшей не одно поколение детей. Он понял, что Марина укладывала дочь спать и, стараясь, как можно тише снять ботинки и пальто, Игорь Владимирович прошел потом на кухню, прикрыв за собой дверь.

На истончившейся от времени подушке, лежащей на подоконнике, рядом с которым сегодня утром между ним и Мариной всё случилось, спал Маркиз, свернувшись калачиком. На столешнице все также стояла нетронутая чашка с черным кофе. Пребывая в скверном состоянии души, Игорь Владимирович, взял ее и тремя большими глотками опустошил. После он, ненароком скользнув ладонью по шерсти кота, открыл дверь на балкон и вышел туда. Балкон в российской действительности, подумал он, был местом, куда человек уходил поразмышлять. Духовный бункер, где обычно россиянин обдумывал своё бытие, рассуждал о несправедливости мира, о том, как жить дальше, и сожалел о содеянном и, что ещё печальнее, о не содеянном. На балконе всегда рождались все самые важные мысли и слышались самые сокровенные слова.

Игорь Владимирович достал сигареты и закурил. Огненная злостная магма, которая пару часов назад еще желала вырваться наружу, пришла внутри него в спокойствие и застыла. Он сам не мог понять, что чувствует – ансамбль эмоций и неприятных ощущений закружил его и лишил способности злиться. Скурив две сигареты, он вернулся обратно на кухню и обнаружил там Марину, которая мыла посуду.

– Уснула? – спросил Игорь Владимирович, понимая бессмысленность своего вопроса, потому что, если бы дочь не спала, Марина бы не мыла посуду. Ему жизненно необходимо было начать разговаривать, иначе собственные мысли бы его задушили.

– Да, – ответила Марина, – она как-то плохо спит сегодня. Кажется, зубки начинают резаться. Как ты съездил? Как они? – тихо спросила жена, выдавливая из среднего размера пластмассовой бутыли моющее средство. Негромко шумела вода, – фу, ты курил что ли? – учуяв резкий запах, Марина скривила лицо.

Игорь Владимирович сел на стул, положил на большой овальный стол свой смартфон, оттянул вверх рукава и спокойно, без резких эмоций, рассказал жене все, что случилось с ним за эту поездку. Марина была занята посудой и стояла к нему спиной, но иногда поворачивалась посмотреть на мужа. Наконец-то посуда закончилась, она вытерла руки и села за стол напротив Игоря Владимировича.

– В общем, седина в бороду, бес в ребро, – довершил он поговоркой свой недолгий рассказ.

– По-моему, бес совсем не в ребро, – слегка язвительно произнесла Марина. Почему-то эта новость ее не удивила

Ему отчего-то стало обидно за отца, хотя Игорь Владимирович сам был первым, кто его осуждал.

– А мать? – Марина поставила локти на стол и сложенные ладони приложила ко рту. В глазах своей жены Игорь Владимирович увидел сочувствие.

– Не знаю, – крутя головой в разные стороны, ответил Игорь Владимирович. Он также, как и жена, поставил локти на стол, лбом упираясь в раскрытые ладони, – он сказал, что будет жить с этой… – Игорь помнил, что ту женщину, к которой уходил отец, звали София, но умышленно не хотел произносить ее имя, – в квартире на Кирочной, а мать останется в доме.

– Я позвоню твоей маме, – выдохнула Марина, смотря ему в глаза.

4.

Комната вмещала в себя два кресла – красное и черное, на которых они и сидели; кулер у панорамного окна и большой стеллаж с книгами. У стены стоял широкий серый диван с двумя ярко-желтыми, почти кислотного цвета подушками. На столе, расположившемся у другой стены, стояла миниатюрная кофе-машина и множество разнообразных чашек: синих, белых, прозрачных, в горошек, с рисунками и без, маленьких и больших. В углу, у входной двери, сомкнутые воедино, в пару, громоздились совок с веником. Взгляд Кати через каждое её предложение упирался в них. Пока обдумывала слова, она сверлила старый инвентарь глазами, буравила его, словно в нем были все ее мысли. На двух противоположных друг другу стенах висело несколько картин – заснеженных крыш ночного города, которого Катя не угадывала. Окно своим видом упиралось во внутреннюю стену дома – серую, неровную и с небольшими выступами на ней.

Они вели беседу уже полчаса. Прямо перед Катей, в красном бархатном кресле, сидела женщина лет пятидесяти с русыми коротко стриженными волосами. Женщина была одета в темно-коричневые теплые брюки и черный свитер. На коленях она держала синий ежедневник, а в руках – шариковую ручку. Катя пришла к ней впервые, по рекомендации друзей, и немного смущалась, когда из нее нестройным потоком полились слова.