Эллиот Грей - Закат воскресным утром

Именно в один из таких дней я прибыл в Страсбург, сойдя с поезда лунной ночью на безлюдном вокзале. В одной руке чемодан, в другой мое детище, моя первая повесть «Осень нашей надежды», в жёлтой обложке, где черными буквами было выведено мое имя: Этьен Робер. Я любил этот город, поэтому я оставил его напоследок в своем небольшом туре в честь презентации книги. Хотел еще немного задержаться в этом дивном месте, отдохнуть и возможно совершить пару набросков моей новой рукописи.

Я снял номер все в той же своей излюбленной гостинице «У Розы» на узенькой улочке. Ночь прошла туго, было душно, и мучила бессонница. Утром голова раскалывалась на сотню крохотных кусочков. Теплый душ немного успокоил мою утреннюю мигрень, и я решил спуститься вниз, выпить чашку кофе, и что-нибудь съесть. Сидя за столиком, своим боковым зрением я заметил, как мелькнуло яркое пятно, там, где была регистрационная стойка. В следующую секунду, мой полный взор был пленен источником этого яркого пятна. Лазурь и белизна ударили мне в глаза, словно какой-то проказник плеснул мне в лицо акварель; а этот смех, этот удивительный смех, мои уши были готовы слушать его дни напролет, заражаясь этим звонким девичьим хохотом. Большие глаза и улыбка, обрамленная алой помадой светились ярче, чем алмазы на солнце, но, увы, не для меня. Ее тонкая рука лежала на плече тучного мужчины в сером костюме, а другая игриво придерживала подол длинного атласного платья. Это была Нинель.

– Спасибо, мосье, – проговорил мужчина, отдавая ключ работнику гостиницы.

После, он что-то шепнул своей спутнице на ушко и вдвоем они вышли из гостиницы, оставив за собой след неизгладимой боли, что подобно стреле задела мою грудь, кольнув своим ядовитым жалом. Мог ли я знать, что встречу ее вновь именно здесь при таких обстоятельствах? Это была наша гостиница, обитель нашей любви, убежище для наших самых сладких фантазий, кров наших мыслей и откровений.

Всякий раз я говорил себе, что не хочу прожить такую долгую жизнь в одиночестве, поэтому повстречав Нинель, я был твердо уверен, что хочу на ней жениться. Тогда, я не имел стабильного заработка, а она была молодой и красивой танцовщицей из провинции, на пять лет младше меня, и между нами вспыхнул огонь, такой теплый и нежный, ну в точности отрада для замерзших путников в лесах в холодную ночь. Именно в этой самой гостинице мы проводили свои свидания.

И за три года нашего, боюсь дать точное определение: Брака? Романа со штампом?…Я как бы не питал к ней сильной любви. Поддержка, кротость и нежность на нашем брачном ложе были ее главными критериями, но в ответ я не мог дать ей любви. Я даже говорил это редко, настолько, что порой наша маленькая квартирка превращалась в поле для бытовой войны; она плакала и бранила меня за то, что не слышит от меня теплых слов о высоком чувстве к ней. Но ее злость и обида затухала так же быстро, как и разжигалась, когда я обнимал ее и гладил по ее кучерявой светлой голове, шепча на ушко: «Tout va bien 1 1 Все хорошо, прелесть ». Она была ласковой и тихой, и в тот момент мне казалось, что ничего другого мне и не нужно. Вскоре, на втором году нашей совместной жизни она забеременела. Я испытывал к ней нежность, ходил перед ней на цыпочках и заботился о ней, – чтобы не утруждалась, всегда вовремя ложилась спать и не в коем случае не делала резких движений. Но такое поистине увлекательное, превосходное и захватывающее чувство будущего отцовства было прервано ночными болями Нинель. Ее увезли в клинику. Я в мучительных думах и переживаниях ходил по белому коридору больницы, нервно курил, садился, а потом опять начинал шагать, ругаясь с медсестрами. Наконец, доктор сообщил мне:

– Все конечно, мосье.

– Что случилось? – с тревогой спросил я.

– Нам не удалось спасти плод, – удручающе сообщил он.

В тот момент у меня перед глазами нависла черная плена, словно кислотный дождь, убивающий все надежды на лучшее.

И в продолжение оставшегося года я был верен Нинель. Меня приводила в восторг ее красота и улыбка, но я был испорчен, я был двойственным человеком с сексуальным изъяном.

В один из прекрасных погожих дней, я вернулся домой и та картина, что я увидел, повергла меня в смятение: хрупкая Нинель, моя белокурая красавица сидела на диване и громко плакала. Перед ней были разбросаны бумаги, но подойдя ближе, я понял, что это письма из моего ящика. Я знал о любопытности своей супруги, поэтому всегда закрывал ящик письменного стола на ключ, но тем утром, я был весьма неосторожен, и впопыхах, боясь опоздать на работу, забыл запереть свой тайник от внимательных глаз женушки.