Александр Киселев - Война и мир Лизы Пинтер

– Проблему зовут Сирхаев.

– Русский коммерсант? Он ещё жив?

– Мой друг позаботился, чтобы Сирхаев-старший скоропостижно скончался. У него случился приступ. Его люди уже на месте; завтра он умрёт.

– Тогда в чём же проблема?

– Его сын и наследник. Мой друг хочет получить дело Сирхаева, младший ни бельмеса не смыслит в ведении дела – но любой скажет ему, что мой друг был злейшим врагом его отца. В этом случае он откажется от продажи своего бизнеса. Моему другу нужен неизвестный человек с репутацией, который бы решил эту проблему.

– Как это: «неизвестный с репутацией»? – не понял Уилсон.

– Неизвестный международной полиции, но с репутацией надёжного парня в узких кругах…

– ОК. Такой, как я.

– Да. Но прежде, чем ты согласишься, хочу тебя предостеречь. Моему другу нужен результат. Методы его не интересуют. Если ты не сможешь убедить Сирхаева, ты должен будешь убрать его. Ты готов подписаться на это?

– Я никогда никого не убиваю. Это моё постоянное условие. Мои люди могут убить, если приказано. Они не задают вопросов. Им только надо платить.

– Пять миллионов евро, наличными… Может быть, ещё и какой-то подарок по окончании…

– Я встречусь лично с твоим другом или нет?

– Встретишься, – сухо кивнул Кереньи. – Сколько времени тебе потребуется на подготовку?

– Оптимально месяц.

– Две недели хватит?

– Возможно.

– Срок исполнения – полгода. Успеешь?

– В самом худшем случае должен справиться. В идеале недели хватит.

– Этот Сирхаев – довольно крепкий парень. Он вряд ли испугается угроз.

– А родственники? Жена, дети? Возлюбленная? Ну, друзья, на худой конец?

– Друзья есть: молодая немецкая пара. Может, ты слышал: Циль и Нойбах.

– Нойбах? Это не тот, который фигурист?

– Он самый. Вряд ли ты ожидаешь, что через него сможешь давить на Сирхаева?

– А если через его жену давить на обоих?

– О, вряд ли! – воскликнул Кереньи. – Это своенравная леди сама на кого хочешь надавит!

Уилсон с трудом подавил улыбку.

– Так значит больше никого нет?

– Нет.

Джон Кереньи не любил криминал, хоть и был с ним повязан по уши. В его сердце оставалось место человеческим привязанностям. Он знал, что Сирхаев живёт с Эржебет Пинтер в Будапеште; однако ему крайне не хотелось подставлять дочь своего школьного приятеля Габора Пинтера. «Льюис и без этого справится», – думал он, успокаивая себя. Его лицемерие не знало предела – очевидно, что судьба самого Валентина Джона нисколько не заботила.

Янош Такшонь Кереньи родился в послевоенном Будапеште. Его отец был радикалом, активным сторонником антикоммунистического движения и «геройски» погиб в пятьдесят шестом при подавлении восстания; семья жила впроголодь. Через несколько лет мать-одиночка Альма Кереньи решилась бежать в США и сделала всё возможное и невозможное, чтобы осуществить это (собрав денег с сочувствующих и выбравшись в Австрию, она купила билеты на трансокеанский пароход для себя и своего сына). Она умерла, чуть-чуть не добравшись до места назначения. Шестнадцатилетний Янош оказался у родственников в Америке. Он довольно быстро и хорошо овладел языком, стал Джоном и превратился в американца, но часто вспоминал о родине и людях, живущих там. Переписка с некоторыми из друзей, хоть и была политически затруднена, но помогала Яношу-Джону чувствовать себя немного венгром и не забывать родной язык и родную культуру. После падения «железного занавеса» Кереньи часто навещал друзей, а вскоре и вовсе открыл в Венгрии бизнес.

Льюис с интересом взглянул на собеседника: ему показалось, что тот нервничает. «С чего бы?» – удивлённо подумал Уилсон. – «Если бы он хотел избавиться от меня, есть много более простых способов… Ну, разберёмся потом», – решил он.

Дома Льюиса ожидали пристрастные расспросы жены. Молли прекрасно понимала, что встреча мужа с Кереньи означает проблемы, а проблем-то ей как раз меньше всего хотелось. Особенно сейчас, когда их сын стал резко взрослеть и требовать к себе повышенного внимания.

– Молли, всё в порядке. Мы с Джонни просто обсуждали текущие дела фирмы…

– Ты хочешь сказать, что не уедешь невесть куда на неопределённый срок?

Льюис смутился:

– Возможно, мне придётся поехать в командировку… – Молли молча встала и ушла. Он не пошёл за ней, а только покачал головой с досады. А потом его уже полностью захватила подготовка к поездке.

Молли проплакала в подушку всю ночь. Наутро она не обнаружила мужа дома. На столе в гостиной лежала записка: «Дела, извини. Когда вернусь, не знаю. Люблю тебя». Это было уже не первый раз. Будучи миссис Уилсон, Молли привыкла частенько оставаться одна. Она любила Льюиса и безоговорочно прощала ему подобные выходки.