Анна Литвинова - Солнце против правил

Боря принял мачеху настороженно, но та изо всех своих робких сил старалась заменить ему родную погибшую маму. И когда в семье родилась общая дочь, не задвинула пасынка на второй план – распределяла между детьми любовь поровну. Боре иногда даже больше доставалось.

Впрочем, он мачеху все равно презирал. Называл (не в глаза, конечно) селедкой снулой. Говорил Лие:

– Вот почему она не взбунтуется? Не скажет: будем есть мясо, и точка! Ее голос, мой – уже два. Твой – ладно, половинка, ты мелкая. Но все равно получается абсолютное большинство.

Но мама лишь просила робко:

– Ребята, не спорьте, пожалуйста, с папой. Он лучше знает, что делать.

Хотя гордиться отцом, как уверял Борис, оснований никаких. Адептов не нажил, Чумака с Кашпировским не потеснил. Вел жалкие группы здоровья, писал для журналов статьи про правильный образ жизни, зарабатывал крохи. Да еще и дома почти все время торчал, воспитывал их обоих – постоянно, до зубной боли.

Впрочем, Лия – уже потом, когда выросла, – оценила еще один плюс отцовской системы. В лихие, непонятные, отчаянные девяностые строгий отцовский регламент и его непоколебимое знание, как надо , давало хотя бы минимальную стабильность.

И все в их жизнях могло сложиться вполне нормально.

До пятнадцати-шестнадцати лет их бы с Борькой держали в узде, а дальше – пойти в училище, съехать в общежитие, ешь что хочешь, и никакой больше гимнастики босиком на снегу.

Но когда Борису было четырнадцать, а Лие девять, в семье случилась беда.

Лето и все каникулы они проводили в деревне, а на время учебы перебирались в столичную квартиру. Лие с Борисом в Москве нравилось куда больше. Никакой тебе трудотерапии в огороде, и достать вредной еды куда больше возможностей.

Отец их от влияния улицы ограждал, требовал, чтоб сразу после школы домой, но Борька с упоением врал про классные часы, концерты и прочие активности – и для себя, и для маленькой Лии. Третьеклассница свободой не злоупотребляла – ходила после школы к подружке: грызли чипсы, смотрели мультики по видео или рекламу без разбору по всем каналам. А Борис постоянно что-то придумывал – вместе с дружками фары машинам протирали на светофорах, на спор из магазинов таскали всякую мелочь, петарды самопалили, стрелки-разборки устраивали со старшеклассниками.

Пару раз попадались, но жалобы, по счастью, попадали к маме, та грустила, плакала, укоряла, но отцу не выдавала никогда.

Приближался новый, 2001-й, год, следующее тысячелетие. Лия скромно ждала от Деда Мороза особенного подарка, Борис готовился к торжеству с размахом. Обзавелся бутылкой шампанского, многозарядным фейерверком и хвастался сестренке:

– Эх, зажжем!

– Как? – удивлялась Лия.

Ее на Новый год приглашала подружка. Мама девочки даже родителям звонила, уговаривала отпустить, но отец сказал строго: «Семейный праздник, из дома ни ногой».

– А я не буду с этими занудами сидеть. Сбегу, – заверял брат.

И не испугался ведь!

Часов в девять вечера выпросил у мамы поручение – сходить за хлебом. Сунул в карман мелочь, пакет, подмигнул Лие – и домой не вернулся.

Отец с каждым часом мрачнел. Мама трепыхалась, хотела звонить в «Скорую», в полицию, но батя играл желваками:

– Не надо. Нагуляется – сам с ним разберусь.

Мобильники на излете тысячелетия имелись только у обеспеченных, пейджеры отец называл происками дьявола. Борькин одноклассник (единственный, кого родители знали) сказал, что в компьютерном клубе вроде как планировался последний баттл тысячелетия и Борис туда собирался.

Отец прежде был уверен, что сын вообще не касается электронных игрушек, поэтому набычился еще больше. Тщетно Лия и мама пытались его развеселить, втянуть в хоровод вокруг елки. А когда пришел Дед Мороз, папа едва взглянул на пушистый свитер, что принес ему волшебник. Зато дочкин подарок (Кен в салатовых шортах и чудесной сетчатой майке) его взбесил. Он обозвал игрушку плохим словом и рвался выкинуть в окно. Мама умоляюще прижимала к груди руки и причитала, что Лия уже второй год пишет в Великий Устюг, просит друга для своей Барби.

Поначалу девочка собиралась сидеть, как большая, минимум до полуночи, но без Борьки тоскливо, и на сердитые лица родителей тоже неинтересно смотреть. Поэтому свободу отвоевывать не стала. Когда папа велел идти спать, схватила Кена и вместе с ним дисциплинированно отправилась в кроватку. Взрывы фейерверков и радостные крики, возвестившие приход нового тысячелетия, слышала в полусне. А утром проснулась от чужих мужских голосов на кухне.