Константин Игнатов - На пороге ада

Константин захлопал глазами и смущенно покраснел: он точно не привык, что его кто-то может похвалить за работу.

– Да, спасибо. Да, конечно. Очень рад!

– Вы тут, главное, за эти полгодика, пока еще исполняющий, дров не наломайте.

Геннадий Иванович умолк, Константин тоже молчал.

– Да шучу я, шучу, что ж вы такой… как струна!

Гость попытался встать, но с первого раза не получилось, пришлось сильно отодвигать стул.

– И еще, забыл сказать, – он схватил Константина за плечи и заставил наклониться, а потом прошептал: – К вам тут в неврологию отец замминистра с инсультом поступил, ну вы с ним это, доктор, как говорится…

Геннадий Иванович широко улыбнулся, показав, что золотой была даже часть зубов во рту.

«Еще один, у которого „так говорится“», – подумал Константин и еще раз крепко пожал руку чиновнику, уже на прощание, все-таки бог любит троицу. Вскоре его кабинет опустел.

И сразу все переменилось. Он посмотрел в потолок, его зрачки расширились, взгляд будто бы ожил, что-то взволнованно заклокотало внутри, и мысли оказались во власти приятного беспокойства.

– Ты видишь? Ты там это видишь? Я главный врач теперь! Папа, я так рад! Я тебя не подвел!

Константин почти вприпрыжку выбежал из кабинета, даже попытался изобразить улыбку на лице, и хотя все равно не вышло, но таким свободным он себя не чувствовал уже очень давно.

Ликующе добежав до буфета, он заметил, что все вокруг смотрят только на него, и на этот раз такое внимание было оправданным.

– Поздравляем вас, Константин Андреевич, бог в помощь! – пролепетала сестричка, и тут же исчезла.

– Отец вами гордился бы! – важно произнес один из кардиологов, стоявший в очереди за свежими булочками, и похлопал Константина по плечу.

Весь день на него сыпались поздравления от товарищей и коллег, некоторых из них он и видел-то впервые, но создавалось лестное впечатление, что его наконец заметили, словно он вышел из тени отца. И это чувство оказалось таким желанным, что сердце стучало быстрее, а руки слегка подрагивали.

Начало новой жизни, а вместе с тем и конец рабочего дня, Константин решил отпраздновать посещением кинотеатра. После сеанса он купил себе недорогого вина, фруктов и, слегка разбавив веселое настроение алкогольным градусом, добрел до квартиры, где сладко уснул.

Все вокруг звенело празднеством: торжественно падал снег, серебром накрыло плечи, а вместо зеленого лавра голову увенчали белые хлопья. Константин осмотрелся вокруг. Под ногами лежал огромный ледяной щит, и кроме этого щита, бездонного черного неба и вечного снега не было ничего. Где-то вдалеке неумолчно звенел телефон, но никто не брал трубку. Вдруг снегопад стал неторопливым и таким ленивым, что темнота вокруг разом превратилась в сплошное белое полотно. Из этого тумана внезапно выступила фигура высокого человека: большие жилистые руки, широкие плечи, облысевшая голова, и через секунду Константин узнал своего отца. Тот немного постоял отчужденно, но затем подошел ближе и показался вполне живым. Нет, Константин, конечно, понимал, что он на самом деле мертв, но это чувство почему-то словно отсырело из-за тающих на ладони снежинок.

– Ну здравствуй, сынок! – ласково произнес отец.

– Здравствуй, – ответил Константин, и ему тут же стало стыдно за это долгое и официальное «здравствуй», вместо куда более подходящего и приятного «привет».

Повисла неловкая пауза, утихли все звуки, и Константину был слышен только собственный внутренний крик. Потом оба открыли рты и произнесли что-то синхронно, но, поняв это, вновь замолчали. Они всегда начинали говорить друг с другом одновременно, невпопад.

– А знаешь, ко мне сегодня приходили люди из министерства, меня назначили главным врачом.

Снова повисла пауза.

– А ты хотел эту должность?

– Да.

– Ты считаешь себя достойным её?

– Да.

– Ты мог отказаться?

– Нет.

– Тогда, увы, – отец развел плечами и изобразил разочарование, – мне гордиться нечем.

Опустилась тишина, она настолько быстро стала пожирать саму себя, что кто-то вынужден был ее нарушить.

– Я горжусь, если ты делаешь то, чего можешь и не делать. Я горжусь, когда ты остаешься после работы с больными, горжусь, когда ты покупаешь бездомным еду, горжусь, даже когда ты просто кого-то жалеешь. Но когда ты делаешь то, что должен, я не горжусь, ибо нельзя гордиться необходимостью.

– Но мне страшно, вдруг я не справлюсь?