Анна Кимова - Зяблик

Минувшей ночью ей снова почти не удалось поспать. То и дело она вскакивала с постели, выходила на балкон, кутаясь в свой любимый белый плюшевый плед и подолгу смотря вдаль, за линию горизонта. Темное небо над Москвой гипнотизировало ее своей мистической глубиной. Юля думала о чем-то, известном лишь ей одной. Затем ходила по квартире из комнаты в комнату, толком не осознавая своих движений. Потом укладывалась в огромную кровать, слишком большую для нее одной. И тогда ее обуревал сон, похожий на наркотическое опьянение. Юля проваливалась в свою глубокую темную бездну, и ей казалось, что она вот-вот захлебнется и ей никогда уже больше не придется увидеть света. Но девушка тут же просыпалась, вся покрытая холодной испариной. И тогда она повторяла свой порочный круг: балкон – комнаты – постель. Вконец измученная этой дьявольской каруселью, Юля решила прекратить поиски сна. И стала собирать чемодан.

Найдя с утра на своем балконе неизвестно откуда возникший дождь, девушка извлекла из гардеробной давно забытые красные кожаные брюки и красный дождевик, купленный когда-то в Дохе. Она вспомнила, как была удивлена, узнав о том, что и в арабской пустыне тоже бывает дождь, ведь последнее, о чем она могла подумать, собираясь в командировку в Катар, так это о том, что ей может понадобиться дождевик.

Юля смяла в руке билет на поезд и бросила последний печальный взгляд на свой обожаемый город, бывший ее любимой пристанью, но так и не ставший для нее тихой гаванью. Она окончательно решила ехать и зашла в вагон.

Да, теперь она беглянка. Юля давно свыклась с амплуа вечной странницы, но эта новая роль… Пожалуй, даже для нее это было слишком. А впрочем, как там было, в ее любимом фильме? – «В сорок пять лет жизнь только начинается, это уж я теперь точно знаю!» (прим.: из к/ф «Москва слезам не верит»). А Юле еще нет и тридцати четырех. Значит, у нее в запасе есть еще как минимум лет десять, а то и пятнадцать! Сейчас же все говорят, что качественная продолжительность жизни женщины изрядно увеличилась. Или продолжительная качественность. Неважно, главное, что сейчас и в пятьдесят пять все женщины – еще девочки. Так говорят. Надо верить. Раз говорят, значит, наверное, умные.

А гордость – это не порок. Не порок.

Поезд все ехал и ехал. Туда, на юг, где тепло. И природа за окном непринужденно сообщала об этом. Юля вспомнила о матери, и лицо ее на миг просветлело. Почему-то она всегда думала о маме, когда ехала на юг. А ведь ее мать никогда не бывала на юге. Тогда почему? Наверное, просто мама всегда ассоциировалась у нее с теплом и нежностью. Вот и сейчас она была рядом. И так далеко. Отец же, наоборот, почти всю жизнь прожил в Калифорнии. Но у Юли он всегда ассоциировался с севером. С холодом и отчужденностью. Может, потому что это именно он послал Юлю в Миддлберри (прим.: город в штате Вермонт, США)? Вряд ли. Просто она так и не смогла его полюбить. Его чужие холодные калифорнийские руки.

Жизнь Юли проносилась перед ее глазами, как пейзажи в окне поезда, то возникающие перед глазами, то исчезающие где-то там, в районе последнего вагона. Ее счастливое и безмятежное отрочество, прошедшее в старых дворах московского центра – мама. Ее украденная юность на калифорнийском побережье и студенческие годы в Вермонте – отец. Ее замерший расцвет на арене городов больших дел и великих свершений и снова Москва, долгожданное пробуждение к жизни – Влад.

Мама, отец, Влад.

И вот, никого. Одна в целом мире. А из подруг осталась только Марина. Такая красивая и такая непутевая. Но ведь у каждого свой путь и кто сказал, что ее, Юлии Пересветовой, путь более путёвый? Кто сказал… Одному Богу известно, ведь у него все путевые листы.

– Через полчаса Бóлшев, милая! – разомкнула цепь воспоминаний Юли проводница, просунувшая в приоткрытую дверь купе свое немного заспанное лицо.

– Спасибо! – очнулась Юля.

Она спрыгнула на платформу бóлшевского железнодорожного вокзала, освещенного фонарями (прим.: прототип – город Балашов). Уже давно стемнело. На небе красовалась мрачная тяжелая туча, повисшая брюхом над лесом и освещаемая луной, до которой она пыталась добраться. Послышался раскат грома.

На платформе к Юле подошел молодой человек в черной куртке и черных джинсах:

– Юлия, простите… – обратился он к ней.

– Владимировна, – откликнулась она.

– Юлия Владимировна, давайте поторопимся, сейчас ливанёт! – сопровождающий взял у нее чемодан и указал направление, куда идти.