Мари Рейн - Родная

Папа – Анатолий Иванович Крыжовников, был для неё любимым человеком в семье. До кризиса он работал профессором в университете, преподавал биологию, с детства привил дочери любовь к животным и растениям. Каждое утро папа просыпался раньше всех, готовил всем завтрак, собирался и ехал в город, сначала на автобусе, потом на электричке. 2 часа 40 минут в одну сторону и столько же обратно. Папа был несчастлив, но никогда этого не показывал, а Оля всё чувствовала. Она помнила, как мама ругала за глаза папу, на чем свет стоит, пыталась привить ненависть к отцу, казаться на его фоне лучше, выигрышней, а по итогу внушила дочери страх любых серьезных отношений. Папа пристрастился к выпивке, стал задерживаться на работе. Но при этом не забывал свои домашние обязанности: готовил завтраки, собирал дочь в садик, иногда отводил туда и забирал, проводил с ней время, играл. Для Оли папа был идеалом мужчины – добрый, заботливый, веселый, всё в дом и для семьи. Пил, конечно, но тогда Оля этого не понимала. Девочка думала, что в папином институте на нем ставили опыты, спаивая его горькой, она верила, что это было для серьезных будущих открытий, что это обязательно спасет кому-то жизнь. Хмельной, укладывал Олечку спать, читал стихи Бродского или истории с кафедры. Под перегар и житейские истории, Оля засыпала. Засыпала счастливая, ведь папе она нужна. Папа о ней заботится и любит. Но папа умер. Одним вечером не приехал домой. Он, конечно, в последнее время часто задерживался, но хотя бы приезжал ночевать. Человека, который любил её за то, что она есть, не стало. Конечно, осталась бабушка по маминой линии и сама мама, но от них исходила другая любовь. Иная.

Бабушка Татьяна Васильевна Дроздова была женщиной старой закалки. Проработала всю жизнь врачом скорой помощи, рано ушла на пенсию и помогала воспитывать внучку, до лета. Летом у Ларисы начинались каникулы, а у Татьяны Васильевны дача с огородом. Поэтому лето Оля ненавидела всю жизнь. Ведь дома начиналось строгое воспитание мамы.

Обычная многоэтажка в спальном районе, панельный дом со слышимостью в девяносто процентов, время ближе к полуночи, казалось бы, надо спать. Будний день, завтра работать, но в квартире 68 снова шумно. Ларису Петровну не устроило, что её кружка стояла на другом месте в шкафу для посуды. Все дело в том, что Оля тогда еле-еле доставала до нижней полки кухонного шкафа, посуду за собой мыла и убирала, как могла. Мама ругала дочь, если та оставляла за собой немытые тарелки или кружки в раковине. Брать стул тоже не разрешалось, ведь девочка могла с него упасть, поэтому всех всё устраивало и так. До этого скандала. Придя поздно с работы, уставшая Лариса Петровна очень хотела выпить чаю, открыв шкаф, она не нашла свою кружку на том месте, куда обычно ставила. Раздражение захватило женщину, в школе подрядчики подводили с ремонтом, дома – дочь с порядком. Волна ненависти растеклась по всему телу, кулаки сжались, лицо исказилось, губы скривились, и из них вырвался крик:

– Оля!

23:40. Девочке 8 лет, она гуляла почти весь день, вечером убиралась дома, устала и давно уснула.

– Оля! Кому сказала, вставай!

В тот момент ребенку снился чудесный сон, в котором она была доброй феей, летала по лесу, вдыхала аромат цветов, но злая волшебница нашла её дом, попыталась разрушить его, жилище трясло, ведьма верещала: «Оля! Оля!». Она открыла глаза и увидела над собой орущую и трясущую ее за плечо маму.

– Вставай! Я кому говорю?

– Мама? – спросонья Оля мало что понимала. – Ты пришла? Что случилось?

– Это ты мыла мою кружку сегодня? – спросила Лариса Петровна, будто были другие варианты.

– Да… Я.., – запиналась девочка, понимая уже, что где-то она провинилась.

– Ты куда её поставила?

– В.. в… Шкаф.

– Я тебя ещё раз спрашиваю, ты, куда её поставила, бестолочь?! – мама с силой рванула ребенка за шиворот пижамы, стащила с кровати и приволокла на кухню.

– Куда? Куда ты её поставила? – как паршивого щенка, который нашкодил, она подняла ее и тыкала ребенка вглубь шкафа, трясла, выбивая душу, мама.

– Вот сюда! – Оля указала на то место, куда смогла дотянуться.

– А зачем сюда, если она всегда стояла тут, – продолжала кричать мать, указывая на место, чуть левее и выше положенного.

– Я туда не достаю! – всхлипнула Оля.

– Ах, не достаю! Вот тогда и не трогай мои вещи!

Оля не понимала, в чем она была виновата, всё, что могла сделать в ответ – лишь защищать себя, закрываясь руками. Но Лариса Петровна умела заставить почувствовать себя никчемной.