Мари Рейн - Родная

– Я посвятила тебе всю свою жизнь после смерти отца! Такая твоя благодарность? Ты почему не учишь уроки? Хочешь дворником пойти работать? Мести дворы много ума не надо! Или сразу на панель?

Оля не понимала тогда, что такое панель, но из уст матери это звучало угрожающе. Лариса Петровна сорвалась на неё с яростью, выплеснув обиды и страхи. Продолжая кричать:

– Тебе что, ходить в школу не в чем? Мы форму кому покупали? Или тебе все равно, не тобой же заработаны деньги? Чего молчишь? Глаза вылупила? Отвечай мне!

Оле нечего было ответить, она уже тогда понимала настроение мамы и всегда подстраивалась, знала, когда промолчать. Та проорется и успокоится, снова станет адекватной. Но почему-то сегодня этот прием не сработал. Не дождавшись внятного ответа от дочери, Лариса Петровна с силой отвесила подзатыльник и ушла в комнату девочки. Взяла с полки ножницы и порезала в клочья, недавно купленные джинсы, которые так шли Оле. Слезы градом полились у 10-тилетней девочки, она пыталась вырвать вещь, причитала: «Мамочка, пожалуйста, не надо! Мамочка, прекрати! Я больше так не буду! Мамочка, ну, не надо, прошу!» Но женщина не слышала этих криков, словно находилась в неком яростном трансе и явно наслаждалась процессом. Разрезав последние клочки, мать кинула ножницы в сторону, допинала остатки джинсов на кухню и приказала дочери всё это убрать к приходу Андрея.

Оля тогда потеряла не только джинсы, но и уважение к своей матери. Рыдая, собирая остатки своей любимой одежды с пола и выкидывая в мусорку, в девочке зарождалась ненависть. Маленьким комочком ярость осела где-то в груди. Прорыдав всю ночь, не выйдя даже на ужин, внутри Оли что-то сломалось.

На следующее утро она пришла в школу в форме, сделала все задания, отвечала на вопросы, зарабатывала пятерки. Теперь мама будет довольна. Мама должна её простить, должна купить новые джинсы. Она на них заработает своим прилежанием и оценками. Но мама не планировала ничего покупать, отчиму сказали, что вещи случайно порвали и выбросили. Через пару недель дядя Андрей купил новые джинсы, ещё лучше, чем старые. И обида как-то сама собой ушла. Так казалось. А она просто спряталась глубже. До поры, до времени.

Тело пробирало мурашками, накатывал страх, ладони вспотели, сердце затрепыхалось. Оля позвонила в 68-ю квартиру ещё раз. За дверью послышалась возня, шаркающие шаги, кто-то посмотрел в дверной глазок.

– Мама, это я! Открывай!

За дверью послышался медленный лязг замка у дверной ручки, напряжение росло. Оля чувствовала волнение. Будто пальцы женщину не слушались, где-то с третьей попытки замок поддался, и дверь открыла мама.

Ларисе Петровне уже исполнилось 73 года, она сильно постарела с того дня, когда последний раз они виделись. Двадцать лет назад. А в памяти, будто как вчера. Воспоминания захватили девушку с головой, лица, которые она пыталась забыть, тут же всплыли, как кадры старой киноленты.

После того случая с джинсами маме будто развязали руки. Она стала придираться по поводу и без. Самым страшным наказанием было игнорирование, словно тебя нет, словно разговариваешь с пустотой. В такие моменты Оля кричала: «Мама, ну, поговори со мной, пожалуйста!» Мама оставалась глуха. Любимым наказанием стало закрывать дочь в ванной комнате без света и оставлять там одну на несколько часов. У Оли развилась клаустрофобия, страх замкнутого пространства, появились ночные тики и страх темноты. Она боялась того, кто живет в этом сумраке.

Подзатыльники и пощечины тоже стали привычным наказанием, когда уже и это переставало работать, мать брала старый отцовский армейский ремень и дубасила им по ногам, по икрам, по заднице. От его бляшки оставались сильные ссадины и багровые кровоподтеки, девочке было стыдно переодеваться в раздевалке, и она начала прогуливать физкультуру. За прогулы ей снова доставалось от мамы, она таскала дочь за волосы, за шкирку, унижала и винила во всех смертных грехах. Мама взяла за привычку, во время конфликта, отбирать вещи у дочери и выгонять её из дома. Она открывала входную дверь и публично выбрасывала всё на лестничную клетку. Оле было стыдно перед соседями за мать, они прекрасно слышали крики из квартиры и видели выгоны из неё же, но предпочитали не вмешиваться. Они были немыми соучастниками этого процесса. Лариса – влиятельная женщина, педагог, ей лучше знать, как воспитывать ребенка. Никто с советами не лез. Бывшая соседка тетя Галя тоже переехала в этот дом, жила двумя этажами выше, на четвертом, всегда могла приютить у себя Олю. Кормила, успокаивала, разговаривала: