1 ...6 7 8 10 11 12 ...30 Вскоре измученных еврейских женщин с малыми детьми куда-то погнали пешком. Они прошли несколько километров, волоча за собой отказывающихся идти детей, у которых не осталось сил даже на слёзы. Это был просто молчаливый детский бунт. И если сопровождающие их мужчины могли криками и угрозами заставить женщин идти, то дети ни на что не реагировали. И, кроме истошных воплей, получить от них было нечего.
Наконец вдали показался отдельно стоящий хутор. Начинало темнеть, и сопровождающие стали всеми силами подгонять вымотанных женщин. Хозяевам хутора велели освободить хлев, куда загнали женщин с детьми. Через какое-то время в хлев занесли ведро с водой и кружку. Кинувшиеся к ведру женщины старались выхватить кружку, чтобы напоить в первую очередь своего ребёнка. Ведро немедленно опрокинули, и все остались без воды до утра, напрасно передравшись в грязи хлева. Кое-как пристроившись, люди пытались забыться сном, чтобы обмануть пустые желудки. Женщины качали своих малышей, напевая им колыбельные. Малыши были голодны, но ещё они были и страшно уставшими, и напуганными. А мамины знакомые напевы потихоньку успокаивали, мамины тела согревали, и дети засыпали нервным сном.
Глава 4. Путешествие к концу жизни
Утром женщин с детьми выгнали из хлева во двор. У измученных детей даже не было сил хныкать. Матери тоже были в плачевном состоянии. От недостатка воды кружилась голова и подгибались ноги. Осмотрев пленниц, полицаи пришли к выводу, что в таком виде у тех нет никаких шансов дойти до места назначения. Прежде всего женщинам разрешили достать из колодца столько воды, сколько требуется. Тяжёлое цинковое ведро с шумом грохочущей цепи летело вниз, завершая полёт гулким ударом об воду. А потом начиналось самое трудное: нужно было обессиленными руками вращать огромный металлический ворот, который то и дело вырывался и норовил отправить полное воды ведро в глубину колодца. Полицаи лишь усмехались, глядя на попытки женщин. Но, даже если получалось поднять ведро на поверхность, его ещё требовалось вытащить за сруб колодца. Брались за дужки по двое, но ведро явно не хотело подчиняться слабым женским рукам. Оно привыкло к тяжёлому крестьянскому прикосновению, чётким и сильным движениям. В таких руках оно вело себя послушным ребёнком, безоговорочно выполняя все требования хозяина.
В конце концов удалось напоить и женщин, и детей. Памятуя опрокинутое ночью ведро, с этим обращались бережно, стараясь не пролить лишнего. Но голод заглушить холодная вода была не в силах. Хозяйка хутора вынесла несколько свежеиспечённых караваев. Дурманящий запах свежего хлеба поплыл по воздуху, будоража голодных женщин и детей. Дети немедленно начали плакать, напоминая о своём присутствии. На этот раз и полицаи повели себя осмотрительней, разделив каждый каравай на несколько частей. Им было плевать, наедятся ли дети и их матери, они понимали, что те, кто не получит ни крошки, не смогут идти.
Женщины старались в первую очередь дать поесть детям, но и сами должны были получить хоть что-то. Хозяйка хутора смотрела на незваных пришельцев со смешанным чувством: с одной стороны, ей было жаль несчастных женщин и плачущих детей, а с другой – ей не терпелось дождаться того момента, когда они покинут её владения, чтобы заняться своим крестьянским трудом и прежде всего навести порядок после чужих людей.
Наконец всех построили в неровную колонну и погнали против солнца, нещадно слепившего глаза. Если их гонят против утреннего солнца, стало быть на восток. Их гнали туда, куда они и хотели попасть, убегая от войны. Но больше не стучали колёса на стыках, и рядом не было заботливых мужчин, с которыми было так надёжно и спокойно. Они остались одни с маленькими детьми, гонимые в неизвестность.
Часам к четырём их пригнали на небольшую станцию. Здесь почти не было следов бомбёжки, пути были целы, и на них стоял поезд. Старенький паровоз стоял под парами, обходчик важно шествовал вдоль поезда, простукивая буксы, словно и не было никакой войны. Но она была, и присутствие множества людей в серой мышиной форме постоянно об этом напоминало. С их появлением и сопровождающие колонну полицаи стали агрессивнее отрабатывать хозяйский хлеб. Всё больше женщин получали тычки прикладами и пинки. В некоторых местах лежали трупы. Пожилые мужчины собирали их в штабеля. Они тоже получали тычки и удары. Что-то отличало их от обычных местных жителей. Они явно не были крестьянами, привычными к тяжёлому физическому труду. Толкание тележки и поднимание трупов давалось им с большим трудом. Рая не отводила от них глаз, она уже догадывалась, кто эти люди, но ей всё ещё не хотелось принять увиденное. Это были евреи, такие же бесправные и униженные, как она и как все остальные женщины и дети их колонны. Не веря своим глазам, она смотрела, как в один из товарных вагонов загружали группу людей. Их гнали как скот, подгоняя ударами и натравливая на них собак, рвущихся с поводков. Стоял страшный гвалт: кричали взрослые и плакали дети. На перроне валялись разбросанные чемоданы и узлы. Людям ничего не позволили взять с собой. Страшные мысли лезли в голову: куда и для чего могли везти людей, у которых отобрали все вещи? Вывод был только один: они им больше не понадобятся. Нескольких стариков, не сумевших подняться в вагон по узким мосткам, расстреляли прямо на глазах у всех. К станции непрерывно подводили всё новые колонны, которые немедленно грузили в вагоны.
Читать дальше