Георгий Саликов - Молево

Ксения пристально глядела на Авксентия. Возможно, она устанавливала стиль и высоту его слога в поэтическом экспромте и соотносила образ опуса с образом его создателя. Затем предложила ему пирожки, состряпанные тайком от предводительницы.

– Кстати, кстати, кстати! – воскликнула организатор спонтанных встреч, – Кстати! Действительно пора перекусить.

Так, без остановки на привал, удалось всем плотно позавтракать, а заодно пообедать, ополовинив съестные припасы. Возница от угощения отказался.

Впереди вздымался пологий холм. Путники, подкрепившие тела едой, спрыгнули с повозки и зашагали бок о бок с лошадью в знак солидарности. А когда обозначился венец холма, они снова на ходу заняли свои места. Пегас и телега с бывшими столичными горожанами в тот же миг, будто не зная тяжести, оторвались от земли ещё выше и зависли они там – над окружением, расплывающимся всеми концами в бесконечность. С высоты взору отворялись удивительные ближние и дальние зрелища естества. Вот мягкие извивы равнинной реки. Они причудливо петляют медленным течением, по пути примыкая к себе ложа оврагов, и размываются в воздушной перспективе. Вот небо, устланное рядками белых линий облаков, идущих от горизонта до середины небосвода. Они напоминают широкую-широкую, почти нематериальную лестницу. Вот полоски и острова лесов. Они создают затейливый узор, а внутри него кроны деревьев описывают разнонаправленное верчение, оповещая всю округу о бытии вездесущего движения. Вот величественные камни-валуны, торчащие средь лесов. Они символизируют твёрдость, но под ветром потихоньку становятся песком, глиной, прахом. Вот крылья полей. Они, занимают все области между лесами и оврагами, и размашисто взлетают по взгорьям. И вся эта изумительная композиция в своей целостности знаменует собой потаённое движение куда-то туда, в неведомую вечность…

Ксения обвела взором чудесное живописное полотно естества и набрала воздуха до предела. Ей захотелось воскликнуть эдак истошно до изнеможенья, но она лишь плавно выдохнула. А затем ещё раз вдохнула всей полнотой лёгких, и с напором прошептала на ухо Авскентию:

– Получилось. Превращение получилось. Поэтическое. Без мутации. Взгляните, вот ваши слова из экспромта. – Ксениюшка изобразила пухленькой ладонью панорамную дугу в воздухе.

Поэт пожал плечами. Либо не понял, о чём вещала девушка, либо обозначил скромный ответ на её восхищение.

А местный житель торжественно провозгласил:

– Вон за тем синеватым леском, что за самым дальним полем, кажись, будет ваша Думовея. Кажись.

– Кажись, – повторил Денис Геннадиевич с подозрительной ноткой, – выходит, вы не уверены?

– Да я ведь по этой дороге никогда не ездил, – сказал возница, – но видом та деревенька очень похожа на Думовею.

Путники прокашлялись, подняли над глазами навесцы из собственных ладоней и вгляделись в область, отделяющую землю от неба, но в данный момент наоборот, сливая их меж собой. Там, меж бугристой местности слегка выдавался более значимый бугор. На нём едва различалась довольно статная и величавая церковь с колокольней. А подол холма был облеплен горстками почти вовсе неразличимых крыш разновеликого жилища. Вся сложившаяся архитектура ничуть не вредила здешнему природному выражению. Она даже по-своему участливо и слаженно дополняла первозданную мысль Создателя. Здесь и церковь – средоточие высшего духа на земле, здесь и естество природы – выразитель местного духовного мира, здесь избы людей – хранилища духа человеческого. А всё в слитности создавало необычайно могучее восприятие духа всеобщего. Он словно проникал в каждый отдельный образ, видимый глазом и сердцем, и отдавался оттуда единой сущностью, насыщая собой всё пространство как таковое. Правда, во всеобщей полноте зияла трещина…

8. Ручей

Большую часть дальнейшего пути составлял уклон переменчивой крутизны. Он сменялся чуть заметным после слабого, довольно пологим после слишком крутого, а в промежутках – просто умеренным. Конь изабелловой масти резво бежал, меняя аллюр с рыси на галоп и обратно, весело выдавая громкое ржанье. Путники молчали.

– Тпру! – Воскликнул местный житель и добрый человек в тот миг, когда долгий извилистый уклон кончился возле ручейка, что не в меру тут разлился вширь, живописуя собой замысловатое сплетение многочисленных струй меж разновеликих островков.

Конь остановился довольно резко, и всех седоков откинуло вперёд, чуть не сбив возницу на круп лошади. Тот поцокал языком и высказал удивление: