И оба в молчании застыли около стола, стараясь осознать, что произошло. А главное – зачем?
Они спешат куда-то, они начинают жить заново, бросая старое на полпути в надежде изменить хоть что-то. Или наоборот – понять, что все так, как должно быть.
Они думают, что способны задавать миру свои правила игры.
Другие наивно верят, что, перешагнув через собственное «я» со всеми его привычками, вечным недосыпанием и бесконечными размышлениями о смысле жизни, прыгнув выше головы, станут сильнее от этого ложного обновления.
Но все вокруг, все, с чем они сражаются, – только пыль, подобная той мягкой бурой пыли, что лежит на полках с давно забытыми книгами. Эта пыль состоит из мельчайших частиц: из перемешавшихся кусочков памяти, неосуществившихся желаний, несбывшихся и сбывшихся страхов и надежд.
Все вокруг, все, к чему они стремятся, – только ветер, неуловимый и вечно непрекращающийся ветер, постоянно меняющий направление и силу. Ветер подхватывает крупицы той пыли и играет с мыслями людей, как сами люди играют друг с другом…
Они все спешат куда-то, они почему-то боятся не успеть, не понимая, что сосуд времени наполняется ими самими ровно настолько, насколько они сами этого хотят.
И только иногда кто-то из них вдруг понимает, как поймешь и ты, что в твоей жизни ничего настоящего нет, все ложно, и тебе никогда не вырваться из твоей иллюзии в настоящий, живой мир.
И никто не знает тебя, и ты не знаешь никого, а только себя, и все твои друзья, и все, кого ты любишь, на самом деле там, на другой стороне, и они не слышат тебя, а ты и не хочешь, чтобы услышали.
И тогда твоя иллюзия оживает, превращается в огромную ветряную мельницу. И ты начинаешь с неистовой силой сражаться с мельницей, не понимая, что, разрушая ее, ты разрушаешь себя. Такого, каким ты себя знаешь.
Те, кому удается победить мельницу, становятся по-настоящему другими..
Но таких мало, а остальные обречены вечно сражаться с ветряными мельницами собственного воображения.
Мельницы – всегда разные, но они всегда одинаково огромны и неодолимы…
Прости меня, но скоро ты поймешь, что я – всего лишь одна из таких ветряных мельниц для тебя.
Прости, но я уже поняла, что моя ветряная мельница – это ты. И нам никогда не победить друг друга.
И изменить ничего нельзя.
– Боже мой, как мне пережить эту осень. Этот бесконечный дождь и полумрак? – шептала Полина, то и дело подходила к занавешенным окнам и, отодвигая край гардины, прижималась лбом к холодному чистому стеклу. Медленно дышала на него и сквозь запотевшую поверхность заглядывала на улицу. Все ей казалось безумно грустным, серым и неприветливым в старых и угрюмых Подебрадах.
Ей не хотелось ни говорить, ни видеться с Албертом, ей было странно и холодно в его небольшом старом доме.
Нужно было ехать в Прагу, в архивы, и готовить материал для кандидатской, но Полина не могла себя заставить и выйти из дома. Старочешские легенды и ее работа с ними словно опротивели ей. Девушку все сильнее манил собственный воображаемый мир ее романа, и хотелось все бросить, прыгнуть туда, как в пропасть. Разбиться там насмерть и никогда не возвращаться в реальную жизнь.
А временами хотелось бросить все и сбежать домой, и из этого дома, и из страны, в Москву, в прежнюю жизнь.
Полина часами просиживала, запершись в своей комнате. Иногда за ноутбуком, но слова не складывались в предложения, а если писать и получалось, то Полине страшно не нравился результат.
Иногда она садилась прямо на пол, на приятно мягкий, бежевый ковер и, обхватив колени руками, подолгу просиживала так, ни о чем не думая и ничего не желая. Иногда она плакала, не зная о чем и отчего, ей было нестерпимо жалко себя и страшно. Она не могла понять – что делает в этой стране, в этом доме, рядом с этим человеком.
Полина не ощущала себя хоть капельку причастной к тому, что с ней происходит, и к тому, что ее окружает. Она также не ощущала себя замужней женщиной, ей казалось это каким-то диким и неестественным, ей было непонятно – почему здесь именно она, Полина?
В ее светлой, уютной комнате все время играла музыка, и девушка занимала себя тем, что, сидя на полу, листала в смартфоне старые плейлисты, включая их один за одним. Время от времени она, поднявшись с пола, начинала бродить по комнате, усаживалась на кровать, принималась читать какой-нибудь журнал или книгу, но потом словно с отвращением отбрасывала его или ее в сторону и снова вскакивала с кровати. Полина думала, что, наверное, этот ее образ жизни смахивает на поведение душевнобольных в палате психиатрической лечебницы. И от этого ей делалось еще хуже и тоскливее, она снова и снова подходила к окну и вглядывалась в текучую и постоянно изменчивую темноту дождя.
Читать дальше