Александр Кондратьев - Нет покоя голове в венце

Не попробуем – не узнаем.

Борис тяжело вздохнул, потянул подушку из-под венценосной головы. Василий засопротивлялся, цепко схватился за руку. И тогда Борис сделал то, о чем мечтал давным-давно: влепил государю пощечину. В душе Бориса грянул гром: чувство было такое, будто он сорвал юбку с самой Царицы. Василий открыл рот, обнажив остатки желтых зубов, приложил ладони к щекам и уставился на Бориса широко раскрытыми глазами. А потом весь затрясся и горько заплакал.

– Плачь, плачь, – прошипел Борис. – Васятка, Васечка, Василиска, Царь дураков, Петушиный король, стулодержец Безмозголии, задоблюститель Бездарики, дудка, вор, убийца, шут, собачий сын! У меня для тебя есть целая куча прозвищ! Нравятся они тебе? Шептун, шутиха, Государь Несмеян, пискун, комар, конина тощезадая…

Борис не сразу понял, что Василий вдруг от слез перешел к смеху.

– Ох… ох… Бориска, прекрати! – сквозь смех сказал Василий. – Ты же уморишь меня, дурак!

Борис с недоумением глядел на Василия, прижимая к себе подушку.

– Я знал, что ты дурак и бездарь, – чуть отдышавшись, утирая слезы, сказал Василий. – Но я никогда не думал, что у тебя такое дурное чувство юмора. Это не шутки, а какой-то лай собачий. Попробуй еще, ну-ка! Ты можешь лучше!

Это было последней каплей. Борис почувствовал, как в нем что-то разорвалось. Перед глазами потемнело, сердце зашлось.

– У меня отличное чувство юмора! Все смеются над моими шутками! Посмотри, как я сейчас всех насмешу!

С этими словами он навалился на государя и вдавил подушку в ненавистное лицо. Старик забился под ним. Силы в нем не было, и помешать Борису он не мог. Он слабо бил его по спине, обвил его ногами, как любовника, пыхтел и кричал под подушкой, но уже ничего не могло его спасти.

Секунды борьбы тянулись для Бориса мучительно. Ему доводилось убивать (на волчьей службе без этого обойтись немыслимо), но в глубине души он не был ни злым, ни жестоким. Он уважал право на жизнь и не делал различия между дождевым червем и человеком. Никто не имеет право забирать жизни без особой причины. Те две смерти легли на его душу тяжелым грузом. Он утешал себя: то были преступники, изменники, злодеи, – хотя прекрасно знал, что все обвинения ложные, придуманные безумным царем без всякой причины. Именно те убийства и стали первыми шагами на пути, что привел его сегодня в эту комнату.

Борис живо представил лица убитых. Они часто снились ему и преследовали в мыслях. Оба были из опальной семьи Холодовых. Обоих бросили в тюрьму по подозрению в шпионаже. Обоих он застрелил из пищали. Василий совал ему нож, но Борис хотел сделать дело поскорее. Тот, что помоложе, улыбнулся ему на прощанье, будто бы понял и простил его. Тот, что постарше, забегал по камере, закричал, бросился на стенку…

Воспоминание о жертвах потянуло за собой неожиданную мысль: зачем он делает это? Чем он лучше старого черта, если единственное решение, которое он придумал, – измена и подлое убийство? Кто поставил его палачом над людьми? Даже над такой скотиной, как Василий?

Борис ослабил хватку, помедлил немного и убрал подушку совсем. Царь был жив: он жадно вздохнул и захлопал ртом, как рыба.

– Я же говорил… Кишка тонка… – прохрипел Василий. – Борис… Без яиц… Я встану… Я прикажу… Всю твою семью… Я… Убью…

– Твою мать! – закричал Борис и бросился прочь из комнаты.

Вобла и Косой вскочили ему навстречу.

– Ну что? – сказал Вобла, искательно заглядывая в глаза. – Все кончено?

– Он это? Того? – от волнения глаза Косого, казалось, разбежались еще дальше.

Борис решительно отстранил их, подошел к столику, взял бутылку водки, запрокинул ее и начал жадно пить, будто это не спиртное, а обыкновенная вода. Он пил и пил, не чувствуя вкуса, блуждая взглядом по потолку. Живот забило свинцом, но Борис не останавливался.

Чувства его были на пределе. Юмора не осталось. Он думал о будущем, и оно тонуло в тумане. Бежать, бежать, схватить в охапку всю семью, уехать из страны, продаться королю Казимиру. Или взять корабль и уплыть за десять морей – куда угодно, только подальше от Гардарики. Борис, какой же ты слабак! Не зря старый черт смеялся над ним.

Борис осушил бы бутылку до дна, если бы из государевых покоев не прилетел ужасный крик.

– БОРИС!

Косой и Вобла переглянулись и ошарашено посмотрели на Бориса.

– У, черт! – отрываясь от бутылки, плюнул Борис.

В сердцах он ударил бутылкой по столу. Бутылка разбилась, осколки брызнули во все стороны, остатки питья пролились. Острое горлышко осталось в руках. Борис поранился, кровь потекла по рукам, но он этого не замечал. С диким лицом он бросился в комнату к царю, чтобы завершить начатое. Оставшиеся в прихожей заговорщики вжались в стены в ожидании страшной развязки.