Юрий Михайлов - Пятая скамейка (киноповесть)

– Я знала, что всё этим кончится… Господи, я знала. До ребёнка никому не было дела. Два мужика в семье и некому было выпороть его ещё год-два назад. И пороть надо было так, чтобы сидеть не мог на своей жопе… Вот так меня воспитывали в рабочем посёлке, в семье ткачихи и шофёра, вот так мы познавали, что можно, а что категорически нельзя делать в жизни. Что ты молчишь, Александр? И где, наконец, законный отец этого увальня, которого, все, по недоразумению, называют взрослым человеком?

Стулов «поправил» ровно пришитый на плече погон, стараясь привлечь к себе внимание, снова заговорил отрывисто:

– Чтоб все присутствующие здесь знали и понимали! Есть две стороны этого вопроса. Первое: уголовная ответственность наступает с получением паспорта, в нашем случае, мы эту стадию прошли. К примеру, недавний наезд десятиклассника той же школы, где учится и ваш внук, на супружескую пару со смертельным исходом одного из них и с отягчающими обстоятельствами из-за отсутствия водительского удостоверения у школьника, закончился судебным приговором в виде лишения его свободы на пять лет. Второе: за приобретение и распространение наркотиков – срок предусмотрен немалый! И как посмотрит суд на то, с кем и насколько бескорыстно фигурант делился той же «травкой», то есть, кому и за сколько давал её для употребления. Если будет доказан корыстный умысел в её сбыте, можно схлопотать большой срок лишения свободы. Вот такая конопля, травка да петрушка! Десять лет – это вам не шуточки!

Офицер замолчал, уставился в чашку с чаем, давая возможность присутствующим что-то сказать. Но все молчали, оглушённые жуткой перспективой и возможной мерой ответственности за казалось бы совсем безобидные дела. «Ну, подумаешь, – считают многие из любителей примазаться к современным хиппи, – скрутили цигарку „дури“, пустили по кругу, потянули дымок пару-тройку раз… Что тут преступного?» Хотя видели и знали любители подымить, как в сюжетах по ТВ показывают борьбу с зарослями конопли, как полицейские надевают наручники хозяевам этих плантаций, как суды безжалостно приговаривают их к большим срокам тюремного заключения.

– Леонид Иваныч, – не сказал, просипел актёр, посмотрев на внука, опустившего голову почти до чашки с нетронутым чаем, – он хоть и большой, но ещё сопляк и дурак-дураком… Всё подражать им хочется героям Голливуда: надо травку курнуть, чтобы, значит, тебя считали взрослым и независимым от родителей и школы человеком. Я прошу у вас прощение за мои промахи в воспитании внука, но я точно знаю, что травкой он не торгует, пакетики не разносит по схронам. Клянусь вам, больше не повторится ни покупки, ни курения этой дури. При внуке говорю: увижу ли ещё раз сам, сигнал ли поступит от школы или соседей, я сам его сдам полиции с уликами и вещественными доказательствами. И пусть посадят его лет на пять в тюрьму… А сейчас скажите: вы будете его арестовывать?

– Дело по вашему внуку закрыто! – Резко сказал, как отрубил, подполковник, – но мы его откроем, тут же, если поступит хоть один сигнал. Хоть один, даже анонимный сигнал…

– Иди в мой кабинет, – сказал актёр внуку, не опуская правую руку с повязки на горле, – мы ещё не закончили разговор…

Филипп, так и не разгибая до конца спины, встал со стула и тихими шашками пошёл в дверь на лоджию: через неё можно было быстрее пройти в кабинет деда, чем идти через всю громадную столовую.

– Искренне говорю слова благодарности, Леонид Иваныч, – актёр встал с коляски, пожал руку офицеру из МВД, – это такой страх за пацана и такое чувство стыда за свою семью, что словами не передать…

– Берегите себя, уважаемый Александр Олегович, – сказал смутившийся подполковник, – я побегу. Товарищ генерал просил на минутку заскочить к нему, доложить о выполнении поручения…

– Передайте ему большой привет, а слова благодарности я скажу ему завтра, при личной встрече…

Всё пошло наперекосяк… Вечером Владимир почти поругался с сыном: тот отчитал при нём своего сына, тоже Владимира. Ему почти семь и он втихую зовёт деда Володей, а на понравившихся местах мультика хватает его за руку и кричит: «Ну чё, чувак, клёво? Я же говорил, говорил!» Собственно, замечание сын сделал правильное, всё-таки нельзя деда звать по имени. Но, по большому счёту, у Владимира-старшего никаких претензий к внуку не было: лишь бы продолжалась их крепкая дружба.

А утром раздался звонок, в дверях стоял генерал. Журналист провёл всклокоченного Вячеслава на кухню, его появление он воспринял, как предвестник чего-то недоброго. «Хорошо, что жена ушла в издательство», – подумал он. Генерала явно мучила бессонница, белки глаз были красными, веки – воспаленными.