Василий Щепетнев - Чёрная Земля

– И, значит, кем это ты будешь?

Никифорова немного мутило после вчерашнего. Солнце палит не слабее мартена, а тут еще возница со своими расспросами. Дотошный.

– Возможностей много, – говорить все же легче, чем идти пешком по шляху. Добрый человек подсадил на телегу, почему не поболтать – не побалакать, как говорят тут. Говор местный Никифорову нравился ужасно – и мягкое «г», и малороссийские словечки и вообще, какое-то добродушие, разлитое вокруг, неспешность, ласковость.

– Много? То добре, что много. Ну, а например?

– Например, вести кабинет агитации и пропаганды, – Никифоров хотел сказать «заведовать кабинетом» но постеснялся, вдруг посчитает приспособленцем или, того хуже, выскочкой, карьеристом, – в доме культуры работать, библиотеке, кинотеатре, фотокорреспондентом в газете…

– И всему ты уже выучился? Успел?

– Не всему пока. Два года учимся. Один прошел, другой впереди.

– Получается, ты сейчас еще не полный мастер, а подмастерье, Учеба, оно конечно… Дело нужное. Не тяжело?

– Кому как. Дисциплин много, требования большие, конечно, но справляемся.

– А к нам…

– На практику. До осени. Ударников учебы по одному посылают, а других – группами.

– Ты, получается, ударник, коли один, верно?

– Ну…

Молодец, молодец, – возница, казалось, потерял к Никифорову интерес и даже стегнул пегую кобылу, чтобы веселее бежала. Никифоров в который раз попытался устроиться поудобнее на дерюжке, что дал ему возница, но выходило неважно.

– Вы часто к поездам ездите? – спросил он.

– По-разному, как придется, – неопределенно ответил возница. Они встретились на станции, и узнав, что Никифорову нужно в Шаршки, возинца предложил подвезти до Темной рощи. Оттуда недалече будет, версты четыре, а ему, вознице, до Шуриновки ехать, это направо, соседи.

Никифоров перестал и утраиваться, лежал, как лежалось. На удивление, стало легче. В конце концов, не по городской брусчатке едет, по мягкой земельке. Сейчас, правда, она от жары растрескалась и пыли много, так что пыль, пыль – та же земля. Он смотрел по сторонам, смотрел опасливо, но земля перестала кружиться, небо тоже оставалось на месте. Живем, брат!

Долго ехали молча.

– Вот она, Темная Роща. Пройдешь ее, церковь увидишь, на нее и иди, не заплутаешь, – возница притормозил, давая Никифорову сойти.

Никифоров пристроил сидор на спину, в руку взял чемоданчик, неказистый, фанерный, но с него и такого хватит, попрощался:

– Спасибо вам!

– Да на здоровье, на здоровье…

Роща была совсем не темной. Березки, беленькие, в солнышке купаются, откуда ж темноте? Он шел мягкой пыльной дорогой, потом выбрал стежку, что бежала рядом в траве – легче идти и чище. Дорога сбилась куда-то в сторону, но он о ней не жалел. Найдется.

Не темной, но тихой, покойной. Он прошел ее из конца в конец, а слышал лишь птичий щебет, и тот доносился снаружи, с полей. Может, он просто плохо слушает. Или попримолкли от жары всякие зверушки. Кто тут может жить? Зайцы, лисы, совы?

Впереди поредело. Кончилась роща.

Никифоров вышел на опушку, огляделся. Церковь, да.

Церковь проглядеть было мудрено: высокая, она еще и стояла на пригорке, и купол ее, серебряный, блестел ярко и бесстрастно. Не было ему дело до Никифорова.

Ладно. Долой лирику (лирикой отец называл все, не имеющее отношение к делу, к службе и Никифоров перенял слово: точно и емко). Купол и купол, стоит себе, а креста-то все равно нет. Спилили. Он на мгновение представил себя там, на верхотуре с пилой в руках или с ножовкой, конечно с ножовкой, окинул взглядом округу, увидел себя-второго здесь, на опушке, букашечка, муравьишко, и сразу закружилась в голове и дурнота подкатила. Стоп, кончай воображать, иначе заблюешь эту деревенскую пригожесть, травку-муравку, одуванчики…

Он постоя, прислонясь к стволу, местами ласково-гладкому, а местами и корявому, шероховатому. Во рту появился вкус свежего железа, побежала слюна.

Травка, зеленая травка. Муравей зачем-то карабкается на вершину, чем ему там, у земли плохо? Залез, залез и обмер, оцепенел. На солнышке погреться хочется, букашки, они тоже люди.

Стало легче, почти хорошо.

Все, пошли дальше.

Тропинка раздваивалась: можно было идти вверх, к церкви, а можно и обогнуть. Крутизна смешная, плевая, но Никифоров выбрал второй путь. Да и не он один, судя по утоптанности земли.

Пригорочек тоже пустяшный, просто по новизне показался большим. Обойдя его, Никифоров увидел село. Большое, этого не отнять. Тропинка раздалась, просто шлях чумацкий, да и только. По нему возы должны катить, ведомые волами, могучими, но послушными. Цоб, цобе, или как им еще командуют?