Светлана Храмова - Три Маргариты

Сразу после гибели Алексея она поклялась себе взять на вооружение психологические навыки и умения, которых накоплено предостаточно, опыт «Первых ласточек» даром не прошел. И помнить о счастье. Не о том человеке, который застыл на сером бархатном диване, – о живом Алексее, о фейерверке по имени Алексей, с которым она сочеталась законным браком и выпало ей недолгое счастье, зато голова тогда кружилась от счастья! Целыми днями напролет! А получилось – навылет.

Наверное, человек не рассчитан на долгие радости и бесконечный круговорот сбывшегося. Дыхания не хватает, каким бы длинным оно не было. Долгие страдания мы выдерживаем. Жалуемся Богу, собираем силы, тренируем волю и терпим. А счастье непереносимо! – и тут Рита завыла от воспоминаний. В углу комнаты, вцепившись в сиденье стула обеими руками, она раскачивалась всем телом и выла вот так почти каждый вечер. Но на антидепрессанты не соглашалась, как ни уговаривали ее.

Сколько раз давала себе слово не вспоминать! Расследование так и зависло без ответа на вопрос, кто это сделал, уперлись в тупик. Хотя ей казалось, что она сама, пальцем указательным, виновных определит. Улик не оставили. Такая незадача! Им доказательства нужны. Но мужа не вернешь, застывшую карусель с места не сдвинешь. Потом. Рита оживет – и сама разберется.

Замерла на полгода как минимум в тоске и неподвижности. Как жива осталась – непонятно. И о собственной жизни не беспокоилась. Все равно. Через полгода Алексеев дом кое-как продала, там страшно было. Огромный, хай-тековский, он не для жизни. Счета у них с мужем общие были, долгов не осталось. Богатая вдова.

Вот так и сходила замуж, со смерти началось и смертью закончилось. И воет теперь по ночам, и сны цветные смотрит с его и своим участием, один другого занятней.

Зато нужды в деньгах до конца жизни не предвидится, даже заявки на гранты нет смысла писать. Алексей все предусмотрел. Как-то разговор у них был серьезный.

«За мной в любой момент могут прийти, я не из пугливых, но оставлять тебя без средств к существованию не намерен. Юридические вопросы я уже обсудил. Завтра документы принесут, тебе только подписать нужно. Да не смотри на меня так, это обычная предосторожность! Любовь не только вздохи на скамейке, Рита, это и своевременное оформление правильных бумаг».

Они тогда чуть не до утра проговорили, она все повторяла: прекрати, не нужно этого, у меня предчувствие нехорошее появляется. Но Алексей на своем настоял. И была ночь любви, которых несчитано у них. Но тогда получилась какая-то исступленная близость обреченных.

Ни до не после так не было. Неужели мысли о смерти возбуждают?

И самый пик ощущений – ночь перед расстрелом вместе провести.

Она не преувеличивает, она имеет право так думать. Почему у нее странное чувство, что без этих предосторожностей он был бы жив до сих пор и ничего бы не случилось? Не надо готовиться к смерти загодя. Тогда смерть не поспешит на зов, у нее ведь и без нас так много забот, и без нас!

Накануне рокового дня она осталась в доме Алексея, а он в ее квартире ночевал, они часто и подолгу жили у нее. Уютно, тесно, все под рукой. У него встреча в городе, потом хотел просто отоспаться. А она решила в одиночестве побыть, поработать. Тут ведь как – есть выбор. То в привычной квартире вольней, то затеряться посреди лабиринтов и лестниц его владения хочется. С рабочими, что благоустраивали сад, рассчитаться нужно было, она рассчиталась. Николай Иваныч, старший команды, все убеждал, что нужно кусты шиповника вдоль ограды посадить. Она смеялась – зачем, колючими станут, да и уход за ними нужен, а он настаивал, у него и рассада припасена. Решили в другой раз окончательно решить – он оставит мешочки с семенами, она по интернету проверит, как они растут. Тот и вовсе развеселился: какие нынче садовладельцы пошли! Никакого у них понятия, по сети сверяются. Иначе ни шагу.

И горничная Верушка уборку делала на верхнем этаже, нельзя было одну ее оставить. Разобрались, рассчитались, Верушка, уходя, попросила лампочки в ванной заменить, Рита себе в ежедневник записала: «Большая ванная комната, лампочки в навесном потолке: две перегорели, остальные проверить (электрик)». И потом чуть ли не до утра читала мемуары Маргариты Наваррской. Вернее, письма ее – то ли оригиналы, то ли переписаны кем-то. Неизвестно уже, кому принадлежат. Но стиль изложения принято считать аутентичным, тексты – одно из немногих свидетельств женской литературной деятельности эпохи Возрождения. Снова – женская литература и мужская. Непременное уточнение, без этого никак. Неужели и правда полушария головного мозга у нас с мужчинами по-разному устроены? Потому так трудно настоящего друга найти, постоянный процесс совмещения ориентиров. Но захватывающий процесс, черт подери!