Роман Воронов - «Ненужный» Храм

Дитя человеческое рождается в крике

Мысль Божественная – в тишине.

Мы бредем друг за другом, понурив головы, опустив плечи, с мрачными лицами и дрожащими коленями, распухшие, кто от вечного голода, кто от сиюминутного изобилия, босые даже в обуви, слепцы при здоровых очах, и только нарушает гнетущую тишину чавканье под нашими ногами размокшей от слез земли, а впереди – ряженые с хоругвями в дыму качающихся кадил и песнопений оставшейся веры уже повернули за угол Храма, втягивая людской «хвост» в грядущую неизвестность, во Имя Господа нашего, Иисуса. Те же, кто стоит у восточной стены, видят нас, идущих с запада, уже не с хоругвями, но с копиями, да не в дыму кадил, а в чаду пожарищ, что оставили за спинами своими, прикрытыми латами и остроглазыми лучниками, не знающими промаха и не ведающими пощады ни для чужих, ни для своих, с крестами на знаменах и боевыми воплями, конечно же, во Имя Господа нашего, Иисуса. Разорив и уничтожив все на своем пути, а тех, кто остался жив, прихватив с собой, завершаем крестный ход (или крестовый поход) при Храме у главного входа с победными речами и обоюдным лобзанием.

Таков наш мир, с четырьмя сторонами света, таков наш Храм, о четырех углах. Мы покидаем его до следующего хода, но на ступенях остались четверо. Первый, согбенный, но жилистый обладатель крепких, натруженных рук и житейской мудрости, имя которому Пахарь, восклицает, глядя на расходящихся:

– Но ветров-то не четыре, помимо южного и северного есть и северо-западный и, например, юго-восточный, а стало быть, еще четыре стороны у света. – И он «сносит» углы Храма и «достраивает» недостающие стены. – Восьмиугольным Дом наш должен быть, – кричит он уже в пустоту, все разошлись.

– Тысяча чертей тебе в глотку! – хрипло обрывает Пахаря, закашлявшись от крепкого табака и опомнившись (все-таки у стен Храма), перекрестясь на образа, старый Лоцман, рыжебородый морской волк, раскачивающий свою грузную тушу даже на твердой земле, видимо, скучая по привычной стихии. – Как тебе, земляная коряга, зюйд-зюйд-вест или, к примеру, норд-норд-ост. «Руби» стены, их должно быть шестнадцать, коли мы начали считать ветра, или не видать мне больше черного тумана у мыса Горн.

– Друзья, – примирительно разводит спорщиков облаченный в белую тунику Архимед, – ваша полемика есть «квадратура круга», я посвятил этому вопросу …

– Вот именно, – прерывает его сам Лукавый, элегантный, стройный, привлекательный и …черный, во всех отношениях.

– Вот именно, круг, – повторяет он. – Никаких ограничений свобод, никаких сторон, форма Храма, Дома Господня – только круглые стены, идеальная гармония.

Двери Храма распахиваются, и площадка озаряется невыносимо ярким светом. Голос, идущий изнутри, но звучащий повсюду, провозглашает: – Храму, до тех пор, пока он нужен Человеку как место прийти ко Мне и заговорить со Мной, быть о двенадцати стенах. Аминь.

Зодчий забил в усыпанную блестящими ягодами утренней росы землю четвертый колышек и начал прилаживать пеньковый шнур, чтобы проверить диагонали. Еще рано, подмастерья появятся позже, когда солнце целиком оторвется от верхушек елей, пока же его румяная физиономия пряталась за вуалью массивных лап, многочисленными иголками впившихся в робкие лучи, не отпуская светило от себя, отчего свет Божий падал на мир искривленными, неровными пятнами.

Закрепив пеньку на западном маяке, Зодчий потянул ее к восточному колышку. Легкий туман, присевший к самой земле, разлетался от его поступи клоками причудливых форм, и мастер, увлекшись определением степени схожести того или иного облачка с человеком или животным, не заметил сразу, что березовый обрубок, его конечная цель, был занят. Слетевшая с него шапка, здорово смахивающая на рыбу с двумя хвостами (может, такая и водится где), обнажила оседлавшего со всеми удобствами маячок …ангела.

– Фу ты, привиделось, – выдохнул Зодчий и потер глаза.

– Испугался, а не перекрестился, – спокойно поприветствовал его Ангел.

– И что это значит? – ошарашенно спросил Зодчий, выронив из рук пеньку.

– Значит – перед тобой Силы Света, и пугаться нечего, – Ангел, светящееся создание размером со скворца, поклонился собеседнику. – Почему кольев четыре?

Зодчий, не покинувший состояния крайнего изумления, присел на корточки: – Так велит канон: четыре стены – четыре Евангелия от апостолов.