Мара Винтер - Не твоё тело

Модель – это любая. Кто угодно. Элиза – модель. В её зелено-карих, как тростник, глазах, плавной и несколько диковатой грации, улыбках без повода, рисунках на теле, всё время разных, таилось обещание ответа; не сам ответ. Элиза захотела ответа. Ответ уничтожил вопрос – в её сторону.

Зачем ей ребёнок, когда его отец ушёл? Ушёл, наследив. Сидеть, как дура, и хранить его наследие? Вопрос был, но вопрос не был Джеком. Больше не был.

Телефон резко вырвал её из задумчивости, полоснул тишину бритвой, разбразгал содержимое. Палец с розовым ноготком провёл по сенсору. «Тельма, ты немного не вовремя… – начала было, – что? как? – и тише, почти шёпотом, – когда это случилось?» – младшая из сестёр слушала старшую и не верила. Как немногим раньше не верила и в то, что ей, любимице фортуны, могло так крупно не повезти.

Матильда бежала по длинному коридору. Ей было видно, куда она бежит, пол, стены, потолок – хотя источников света в коридоре не было. По логике он должен был быть абсолютно тёмным. Как же тогда она могла что-то разглядеть? Знакомый, один из всех нужный, голос звал её там, впереди. «Райли! – крикнула она, – Райли, я здесь!» – хотелось бежать быстрее, но скорости, похоже, не существовало. Как бы она ни напрягала мышцы, изменить темп ей не удалось. Что presto, что adagio *, голос был далеко. «Тиль, – говорил он, – не бойся, не спеши, успеешь…»

*presto (ит.) – быстро, adagio (ит.) – медленно; музыкальные термины

Тело на больничной койке дернулось. Судорога боли скривила нос, лоб и щёки, стянула всё лицо к переносице. Она втянула воздух сквозь зубы, всхрипнула, потом закричала: «Райли!» Он был с ней; он был с ней всегда, до их встречи и после неё; если его нет, её тоже нет. К ней подбежали, что-то говоря. Кажется, о спокойствии. В палату стремительно вошёл Пол Мёрфи, хирург, увлечённый её старшей сестрой, в белом халате. Очки мешали разглядеть его глаза, блестели ярче ламп. «Матильда, пожалуйста, не делай резких движений. Всё будет хорошо», – сказал он ласково, отечески. Её руки были в белых колодках и казались чужими. «Мы собрали твои кости из маленьких кусочков, – продолжал Пол. – Позови Тельму, – обратился он куда-то за спину. – Постарайся расслабиться, – опять к ней. – Ты поправишься».

«Нет, нет, – ответила она, – где Райли? Он поправится? Он здесь? Мы ехали, а потом… навстречу…» – зажмурилась, замотала головой. Пол опять обернулся на кого-то за спиной, словно там должно было случиться что-то важное. «Матильда, – наконец, сказал он, – мне жаль, Матильда. Ты не представляешь, как мне жаль». Это не могло быть правдой. Если это правда, что ж, прямо сейчас Пол говорит с мертвецом. Вопрос времени: presto, adagio… «Нет, – повторяла она, – нет, нет, не может быть, слишком рано, – голову качало из стороны в сторону, конвульсивно, помимо воли. Вдох: длинный, затылок в воздух, подбородок к шее, и выдох: резкий, вдруг. – Скажи мне, док, – она подняла веки, выплеснула на него черень своих глаз. Голос звучал с усилием, звеня, но без дрожи. – Скажи не о своих сожалениях, а по факту: он умер?»

Врач ответил не сразу. Врач ответил: «Да».

Пациентка кивнула и закрыла глаза. Игла в плече её уже не волновала. Крик пошёл внутрь.

В двери показалась Тельма. Сестру Матильда не увидела. Она снова бежала по коридору.

Глава первая

Перепутье

#np Drammatix – Успокой

– Как ты думаешь, – спросила Алекс, – у человека есть выбор? Все так много говорят о свободе выбора. Сомнительное дело, я считаю. Древние люди не тешили себя надеждами. Они говорили о судьбе.

Кухня была большая, Алекс маленькая. Подтянув ногу, она сидела на высоком стуле, у барной стойки. Тельма, завалившись вперёд, опиралась в стойку локтями. Общались вполголоса.

– Чтобы выбор появился, – ответила Тельма, – нужно понять, кто его делает. Иначе выбор определяется тем, что есть сейчас, и фактически предопределён состоянием выбирающего. Понимаешь, о чём я? – Алекс кивнула. – Выбор, совершенный без понимания его причины, называют судьбой.

Сидя напротив, сложно не разглядывать, между делом, собеседника. Волосы чёрные – пушистые после душа и длинные, до талии. Глазищи-лодочки, синие, в ресницах – таких густых, что отдельные волоски – даже на веках. Брови широкие, тёмные, полностью скрывающие кожу за ними. Странно было знать, чья она дочь, и не испытывать диссонанса. Пол был, её отец – светлый, курчавый, северной выделки.

– Но что, если ты понимаешь, что привело тебя к выбору, все факторы, до мелочей, учёл, но всё равно не можешь поступить иначе? – снова спросила Алекс. – Это тоже судьба или как это назвать?