Сергей Сибирцев - Государственный палач

Сам же я пребывал не в особенном восторге от близкого соседства с вооруженным кухонным инвентарем мужчиной, по всей видимости, наделенным сердечной подслеповатой матушкой-природой незаурядной, фантастической силищей. А эти вострые шильца-глазки уже наверняка определились, под какой полуфабрикат меня разделать: под гуляш ли, под лангет ли сгожуся… Серьезные, профессиональные глазки!

А голова моя бедовая, не желая понимать всей ответственности ситуации, вдруг выдала юмористическую информацию: мать моя! так ведь перед тобою в самом натуральном живом виде сам милашка-профессор Челленджер из «Затерянного мира» одного пресерьезного британского классика.

Правда, классический профессор имел значительный возрастной ценз, носил окладистую черно-бурую бородищу, имел еще какие-то свои особенности, которые по давности знакомства запамятовал.

Зато этот живой страшненький (по телевизору в ночною пору дамам лучше такое не рекламировать – ни за что ведь не уснут: всю ночь, стервы, будут мечтать и вожделеть этакое ужасное, с носиком в локоть!) мужчина обладал значительным ростом, имея в запасе чудовищной длины тело на черно-мохнатых неохватных чурбанах-ногах и недельной неприбранности щетину по всей толстой ряхе, которая несколько тушевала натуральные висячие усы сечевика-буяна.

Но все равно посвященному взгляду было видно – перед вами самый настоящий ученый муж, в данную минуту в некотором неглиже, потому как на дворе ночь, а то, что профессорская длань занята мясорубочным приспособлением, а не авторучкой с золотым именным пером, так опять же уважительная причина: нежданный любопытствующий визитер при натуральной земской растительности: ухоженные усы и бородка. На вид-то вшивенький учителишко, ан нет же – в правой его руке бандитское баловство нахально блестит заголенное.

Мой насупленный небритый профессор по-свойски задвинул за свою шкапоподобную спину мою неутешную царственную лебедь и угрожающе придвинулся на один шаг навстречу своей судьбе.

– Кто таков? Тебя я вызывал? Не сантехник, случаем? – грубым, немелодичным голосом завопрошал профессор, покачивая кухонной секирой, напоследок подпустив сатирическую ноту для пущей учености.

Не видя своей почти возлюбленной принцессы, которую с хозяйской бесцеремонностью затолкал за свою необъятную, точно черная колхозная пашня, спину этот невежливый представитель ученого мира, которому все недосуг побриться, помыться, подушиться (потому как застарелый, заматерелый запах мужского специфического пота, прочие ароматизированные затхлые миазмы в виде перегара от самогонного зелья, от дешевых безмундштучных сигарет – все это благовонное великолепие распространялось окрест плотным жирным эфирным поясом), я стал наливаться злобной, нерасчетливой яростью загнанного в ловушку зверя, зверя-шатуна, которому наплевать на здравомыслие и прочие предохранительные штуки, который желает лишь мстить, рвать и сметать на своем пути сатирически ухмыляющихся обидчиков-загонщиков с ученой степенью.

Но… Но зачем-то в самую последнюю безрассудную секунду я спеленал, смирил свою слепую ярость, предпочтя миротворческий диалог:

– Здравствуйте, профессор! Не разобрал вашей фамилии… Вы угадали, я по санитарной необходимости… Поэтому без уведомления. И позвольте, профессор, вопрос: кто эта девушка вам? Отчего она плачет?

Несколько дрожащим, почти вибрирующим голосом повел я интеллигентскую беседу, прижимая бедовую Гришкину игрушку к бедру, как бы скрывая ее в складках своего роскошного пальто, и стараясь не скашивать напряженных глаз на ритмично покачиваемую мясорубную секиру, в широченное лезвие которого запросто можно любоваться и необъезженной ряхе профессора.

– Сантехник, говоришь. Который клозеты чистит, говоришь… – значительно пожевал свои красномясые губы профессор, принимая меня за мелкую уголовную сошку, за женского душегубца-маньяка, который по ночам шастает по опустелым подъездам и ловит припозднившихся дам на предмет решения полового вопроса.

– Увы, профессор, клозеты еще не доверяют. Я больше специалист по барышням с косами, особенно которые безутешно плачут. Зря вы, профессор, загораживаете от меня барышню. Я к барышне вопрос имею, – подыгрывая грозному профессору, с милой непосредственностью продолжал я нахальничать, ища доверчивые родные глаза принцессы-лебеди, которые с немым детским укором мелькнули из-за мощной хозяйской спины и больше не смели показываться.