Олег Давыдов - Кукушкины детки

– На такие вот колья сажали?

– Не, чуть потоне, наверно.

– А потом кол вылезал через рот?

– Кто его знает. Тебе не холодно, Илюш?

Он спрашивал это меня по сто раз на дню и обижался, когда я отвечал: нет, не холодно. Скорбь застилала его глаза, он говорил назидательно: тепло оденься, не ходи раздевши. И ругался, когда я был в легкой одежде: ну, герой! Теперь я, послушливый мальчик, мерзну даже в жару и спрашиваю своего сына: тебе не холодно, Саш?

Илья вошел в частокол. Это был грязный пропахший навозом загон. По периметру загородки были устроены лавки, и на них сидели животные, одетые кто в дубленку, кто в кожаный пиджак, кто в рваный сатиновый халат, поверх вязаной кофты. Подошла румяная скотница – вам что? Илюша спросил: почему они все одеты так разношерстно? Потому что это не колхозное стадо. Каждый одевает свое животное, как может. Сисястая корова в кожаном пальто дружелюбно взглянула на Илью, жуя свою жвачку. Илья ощутил прилив энтузиазма, потянулся весь к ней, но скотница взяла его за руку и потащила в сторону. Мама! В ворота въезжал беларусь, одетый в замасленный ватник. Поберегись, молодой человек, чего тебе здесь шататься. Иди себе с Богом. Илья оглянулся на телку, перебирающую ногами, и пошел из загона.

А СНАРУЖИ ОТЕЦ БЫЛ ПОСАЖЕН НА КОЛ

Помню, отец приходил садился, туманил газа, обнимал меня: о, Илюша, Илюша, как мене тяжело, если бы ты только знал, как они мене терзали и морочили голову. И всхлипывал. И я вынужден был всхлипывать вместе с ним. Потому что любил его. И сейчас люблю. И он меня любит. Когда я узнал, что отец заболел аденомой, то сразу почувствовал некоторое беспокойство – в промежности. И вот несу свою предстательную железу, как единственный глаз по дороге к слепым. Но врачам не хочу показаться. Зачем? Чтобы лишиться последнего? А чем тогда буду предстательствовать?

Застенчивая улыбка, сентиментальный немножечко стиль… Тонкая изысканность черт в сочетании с книжкой «Манон Леско» худлитовского издания, которую она читает невнимательно. Ей пойдет моя белая роза. И ко всей ситуации этой пойдет, если розу я ей подарю…

А почему вы не скажете, что хотите со мной просто побаловаться? Ну, что вы замялись? Ведь так! Так – я же вижу… Нет-нет, все понятно, но вы мне все-таки скажите: хотите вы меня или нет? И никаких «предположим» – хотите? Конечно, хотите. Интересно получается, да?

Вообще-то мы любим поговорить и умеем, но – стоит только нам открыть рот там, где ситуация капельку не ординарна, не укладывается в наши провинциальные представления, как вместо естественных слов из нас раздается какое-то тявканье, карканье, или мычание. Эта… Илюш, я тебе… не надо – зачем? отец должен предохранять сына от всего вредного и опасного. Он живет в моем горле, в гландах, на контрольно-пропускном пункте организма. Он бережет организм от всякой инфекции. Правда, у него свои представления о вредном: все, с чем он никогда не встречался, – нельзя. А преступишь – накажет болезнью. Такой идеолог.

О, стерва Манон, и вместо духов благоухает вишневой эссенцией. Людмила Петкова измерила Илью каннибальским взглядом – с ног до головы – и осталась довольна произведенным эффектом. Парень стоит, как кол, задыхается – броненосец под всеми парами – и мямлит: вот, мол, как бы, а?..

Нет, я не любительница слишком потентных мужчин, они утомляют. Не надо! Вот мы с моим мужем всегда делали так. Смотрим, например, телевизор – ага, ритмическая гимнастика… Мы быстренько – трах-трах-трах-трах! – и опять сидим смотрим. Потом еще что-нибудь… И еще я люблю, чтоб стояли вокруг зеркала… Не трогай меня – не люблю. Ты очень порочный. У тебя есть такое в глазах… я замираю, в них глядя. Ты мог бы мне сделать такое, о чем я все время мечтаю, но не решаюсь попробовать… Все! Ну артист, вообще… руки прочь… А какие мужчины любили меня! И что самое интересное – я делаю их импотентами. Они пристают ко мне, просят, но я их мучаю, и в конце концов они уже ничего не могут. И даже вообще не хотят. Приготовься.

ТВОЯ МАМОЧКА ТОБОЮ ДОВОЛЬНА

Ну как не позавидовать стрекозам, которые спариваются на лету? Мы ведем наш репортаж из кроны столетнего дуба. Здесь, подвесившись на веревках и блоках, сопряжены высоко средь ветвей Людмила Петкова с Илюшей Слепневым. Хэппининг в полном разгаре. Люда воображает себя змеею – ужасно шипит. Илья понимает, что он только кролик, но – отчасти царит в эластической пасти удава. Верх блаженства. Она – словно теплое море ферментов, вконец разлагает. Он – эротичнейший малый и очень старается. Так когда-то, наивный мальчонка с пионерскими кострами в бексайте, он таскал и таскал металлолом на школьный двор…