Лана Кузьмина - Свет далёкой звезды

– А если бы три руки, – сестра пристально смотрела мне в лицо, – то что?

– Да ничего, наверное.

Я сразу подумал про соседа дядю Яшу. У него не было правой руки. Совсем, с самого рождения. Человеком же он от этого быть не перестал, всегда улыбался, никогда не ругался, а наоборот стоило только выйти во двор, как дядя Яша кричал: «Привет! Как жизнь молодая?» «Отлично!» – кричал я в ответ и махал рукой.

– Вот видишь, ничего, – пробурчала Таня. – А ему не нравится.

Потом мы читали книгу. Самую грустную книгу моего детства. Точнее читала сестра, а я лежал, закинув ноги на спинку кровати и слушал. Фамилия автора, Козлов, казалась мне отчего-то ужасно смешной. Таня злилась и била меня подушкой, приговаривая:

– Нет здесь ничего смешного, козёл ни в чём не виноват, он хороший.

Я хохотал ещё громче и колотил по подушке кулаками. Потом лежал и плакал от неизлечимой тоски, которую подарил мне грустный автор со смешной фамилией.

– Правда, мы будем всегда? – повторил я написанные им слова.

– Правда, – улыбнулась Таня.

– Навсегда-навсегда?

– Конечно, – она обняла меня, и я задремал.

Разбудил меня страшный грохот. Я открыл глаза и оказался в тесной каморке. Сверху, в нескольких сантиметрах от моего лица, нависал бывший потолок. Было темно, глаз выколи, нос и рот забила заполонившая тесное пространство пыль. Я решил, что началась война и заплакал.

– Не бойся, – Таня. Чуть слышно. – Всё хорошо.

Я не мог успокоиться. Тогда начала нашёптывать истории про маленьких человечков, живущих в каждой квартире. Рассказывала бессвязно, теряя нить повествования, и я почти ничего не запомнил. Сестра говорила, казалось, целую вечность. Потом окликнула меня:

– Генка, ты здесь? Давай тоже что-нибудь говори. Не молчи.

– Я не знаю, что говорить.

Таня помолчала.

– Маленький, – внезапно прошептала она.

– Что?

– Маленький.

И тут я понял. Наша игра.

– Маленький котёнок.

– Маленький котёнок играет.

– Маленький котёнок играет синим.

– Маленький…

Она замолчала.

– Забыла? – я испугался. Тишина. – Тань, поговори со мной!

Ни звука. Я снова начал плакать, потом обессилел и задремал. Когда сверху раздался шум и чьи-то руки вытащили меня наружу, к обжигающему свету, я уже почти ничего не соображал. Я открыл глаза, посмотрел в сереющее зимнее небо и тут словно кто-то нажал на выключатель, и всё исчезло.

Человеческая память заботлива. Самое страшное она размывает, делая похожим на сон. Я почти не запомнил месяцев, проведённых в больнице и в детском доме. Не помню, кто и как сообщил о том, что родителей больше нет, что не существует даже нашего города, разрушенного до основания. Наверное, Таня.

– Литосферные плиты, – говорила она, сводя и разводя ладони, – когда они сталкиваются, земля трясётся, и всё рушится.

Да, нет, не она. И не тогда. Про плиты сестра потом рассказывала. Мы сидели в сквере у вокзала. Весеннее солнце почти не грело, по дорожкам гулял пронизывающий ветер. Таня всё сводила и разводила свои руки, а я вдруг застыл, поражённо вглядываясь в её лицо. Только сейчас я заметил рыжие крапинки вокруг её глаз – восемь слева и одиннадцать справа. Странное сочетание – чёрные как смоль волосы, карие глаза и белоснежная кожа с веснушками. Ветер играл её волосами, открывая изящные уши с серёжками-шариками.

– Так, вообще, бывает, – объясняла она. – В 1755 году в Португалии, вообще, сто тысяч человек погибли. Представляешь. А там эпицентр, вообще, в океане был.

Она что издевается? Какое ей дело до какой-то там Португалии? Сегодня я понимаю, что с её стороны это всего лишь защитная реакция. Другие пытаются забыть, стереть из памяти, а она наоборот хранит, анализирует, сравнивает, приуменьшая значимость произошедшего. Тогда я ничего не понял, только спросил:

– Ты теперь всегда так говорить будешь?

– Как так?

– Вообще, так говорить, вообще, – передразнил я.

– Ладно, не буду.

– Говори, как хочешь!

– Мы теперь только вдвоём, да? – спросил я.

– Почти, – вздохнула Таня, кивнув на заброшенный фонтан. Вокруг каменной чаши носился жёлтый клетчатый шарик с растрёпанной шевелюрой. Шарик звался тётей Мартой, передвигался на толстых, обтянутых коричневыми чулками, ногах и отличался удивительной рассеянностью.

– Сама же время перепутала! – покачала головой сестра. – Бегает теперь, суетится. Чего волнуется? Всё равно раньше пришли.

Я перевёл взгляд на мелькавшую передо мной тётю. Никогда не думал, что человек может быть таким круглым. Мысли у меня потекли совсем не в ту сторону. Я размышлял, не носит ли она специальную одежду, чтобы добиться подобной формы. Я представил себе круглый каркас, скрытый под пальто, и засмеялся.