Лана Кузьмина - Свет далёкой звезды

Родителей я не помню. Знаю только, что у мамы были длинные светлые волосы и огромный запас любви и заботы для каждого, кто в них нуждался. Одна из самых больших трагедий моей жизни состоит в том, что я не могу вспомнить их лиц. Фотографий почти не сохранилось, а те, что уцелели такого плохого качества, что по ним невозможно судить о внешности запечатлённых на них людей.

Память причудлива, она так легко изменяет прошлое, переосмысливает события, подменяя собственные впечатления выдуманными, вычитанными в книгах или виденными в кино. Поэтому даже мои записи не могут считаться объективными. Отнеситесь к ним с изрядной долей скепсиса, а все фактические ошибки отнесите на счёт чересчур богатого воображения.

Как я уже написал, когда мне было лет шесть, мы поехали на море. До той поры я всегда рисовал море одним цветом – тёмно-синим, не подозревая о том, что на самом деле оно всегда разное. То сине-зелёное, то ярко-голубое, а иногда такое прозрачное, что кажется будто у него вовсе нет никакой окраски. Оно едко пахло рыбой и йодом, словно кто-то вылил в него целую гору пузырьков этого вещества.

Отдохнуть нам не удалось. Уже на второй день зарядили дожди, и я бессмысленно болтался по снятому нами домику, изнывая от скуки. Единственное, что меня хоть как-то развлекало – это поделки, заполнившие комнату.

– Хлам, – называла их хозяйка. – Давно пора выбросить. Только руки никак не дойдут.

Мне поделки нравились. Здесь был длинный змей из ветки, смешные человечки-шишечки, забавные газетные червячки, но самой чудесной оказалась кошка. Большая, сантиметров сорок в высоту, скрученная из толстой медной проволоки, она бесстрастно взирала на мир разноцветными глазами-камешками, красным и зелёным.

Когда мы уезжали, я долго махал ей рукой, обещая вернуться ровно через год.

– Пожалуйста, дождись меня, – шептал я еле слышно. – Не уходи!

В тот же день со мной произошло одно удивительное событие – я впервые поцеловал девочку. Она сидела на скамейке у вокзала и казалась такой миленькой в своей соломенной шляпке с развевающимися на ветру локонами, что я подбежал к ней, забрался на скамейку и звонко чмокнул её в губы. Кто-то захихикал, девочка удивлённо отпрянула, а я покраснев до пяток, убежал. Укрывшись за колонной, я тщетно пытался успокоить бешено стучащее сердце. Казалось, все вокруг заметили мой неосторожный поступок и теперь смеются над моей глупостью. В общество меня возвратила Таня.

– Пойдём уже, Ромео, – улыбнулась она, отдирая меня от спасительной колонны. – На поезд опоздаем!

Я ещё больше смутился и, уткнувшись носом в её подмышку, позволил себя увести.

Иногда я думаю, что сестра в то время относилась ко мне как к любимой, но всё же игрушке. Таня постоянно таскала меня с собой. Когда она читала, я сидел рядом и слушал. Гулял только тогда, когда хотелось ей. Справедливости ради стоит сказать, что она всегда спрашивала о том, куда я хочу пойти или что послушать. Избавиться от её всепоглощающей опеки я мог только тогда, когда она убегала в школу или дремала. Случались в моей жизни часы, когда Таня откладывала в сторону книги и другие занятия, подходила ко мне и обманчиво ласковым голосом приглашала в уютное местечко с тем, чтобы рассказать мне очередную сказку, то ли вычитанную где-то, то ли придуманную ей самой.

Обнявшись, сидели мы в темноте шкафа или накрывшись плотным покрывалом. На полу слабо светил фонарик, а сестра словно заклинания нашёптывала свои истории. Одну из них, напугавшую меня до смерти я помню до сих пор. Скорее всего, Таня сочинила что-то совсем другое, а память моя преобразовала услышанное в нечто новое, добавив подробностей.

В то время жила в нашем доме одна старуха. Каждый день выходила она на улицу и стояла весь день у подъезда, вглядываясь в даль своими выцветшими глазами. Мы дети боялись её до жути. Страх, впрочем, не мешал нам, проходя мимо, шептать чуть слышно «проклятая ведьма». А когда старуха поднимала свою клюку и беззвучно ругалась, мы с визгом разбегались. Однажды мы превзошли себя. Притаившись в кустах возле дома, ждали выхода ведьмы. Стоило ей открыть дверь подъезда, как в неё полетели комья грязи, камни и палки. Старуха споткнулась и, неловко подогнув ноги, свалилась на асфальт.

Мои друзья с криком разбежались, а я словно врос в землю. Сердце моё остановилось, я не мог вдохнуть до тех пор пока старуха не нащупала рукой свою палку и, тяжело опираясь на неё, с трудом поднялась. Она повернулась в мою сторону и спокойно произнесла: