Анна Таволгина - Гора ветров

По дороге она заехала к матери и оставила продукты. Это была пятница. В воскресенье вечером предполагалось вернуться. А во вторник они с Танечкой шли на спектакль.

– Какая ты красивая! – Таня обняла мать. – Возвращайся скорее!

Вера послала прощальный воздушный поцелуй, хлопнула калиткой. Бабушка смотрела вслед из окна, Таня – с крылечка.

Вздохнув, девочка окинула взглядом яблони, соседский дом за оградой, обошла дорожки цветника. Кусты разноцветных пионов распадались под тяжестью бутонов. Нюхать их она всегда начинала с белого. Потом – розовый, и напоследок – бордовый. Теперь пройти мимо ночных фиалок, которые к вечеру источали прозрачно-сиреневый, холодноватый, волшебный запах. Таня переступила бордюр из мяты и маргариток… Маленький сказочный мир, где она до сих пор оставалась Дюймовочкой.

Бабушка смотрела на Таню из окна и думала: «Стрекоза».

Бабушку звали Любовью Григорьевной. В своей семье из восьмерых детей она была самой старшей. Два ее братика и три сестрички умерли малышами. «На все воля Божья», – говорила ее мать. Раскулаченные и сосланные в Сибирь в тридцать первом, родители не прожили здесь и десяти лет. Два брата, которым, как и Любе, посчастливилось пережить младенчество, погибли на фронте в первые месяцы войны.

Она вышла замуж по большой любви ранней весной сорокового года. В начале сорок первого у них родился сын. Осенью муж ушел на фронт, а зимой мальчик умер. Дальше Люба жила как все, в холодном бараке, до изнеможения работая на фабрике, до самого возвращения мужа. Она предпочла забыть те годы. И это почти удалось.

В сорок пятом муж вернулся, и их счастью не было конца, хотя доктора говорили, что он «не жилец». Через год родилась Верочка. А еще через пять муж умер. «Спасибо тебе», – были его последние слова.

Их жизнь до войны, первый ребенок, счастливое возвращение с фронта, рождение Верочки – все это продолжало жить в Любиной памяти, но с годами задвинулось куда-то вглубь. Так – одно в другом – без конца множатся зеркальные отражения. И трудно разглядеть, что и где осталось от тебя прежнего, когда солнце светило ярче, деревья были большими, а все вкусы и запахи еще не утратили своей изначальной остроты.

Со смертью мужа все ее чувства словно умерли. Бедность, житейские невзгоды и обязательные для всех общественные установки были не в состоянии оказать на нее хоть какое-то влияние. Она ушла со швейной фабрики, где была одной из лучших работниц. Не заботясь о последствиях, стала шить на заказ и приобрела влиятельную клиентуру. Никто ее не тревожил, кроме старшей по улице, которая все грозилась сообщить куда следует. Люба не утруждала себя ни объяснениями, ни даже ответами, только время от времени бесплатно обшивала троих детей этой женщины, помня, что та была такой же вдовой, как и она сама.

Ее вдовство оказалось в несколько раз длиннее брака. От мужа ей достался небольшой участок недалеко от места, где они жили, выделенный под застройку еще до войны. Долгие годы строиться было не на что: твердого прейскуранта на свою работу она не держала, и каждый платил, сколько мог. Однако на жизнь хватало, и в барачной комнате, где они с Верой продолжали жить, дочка всегда была накормлена и присмотрена.

На своем участке Любовь устроила огородик. Земля вокруг постепенно застраивалась, от ее участка трижды было отрезано в пользу соседей. И она не смела возразить.

Долгие годы шкаф в их комнате был забит узлами с заказами, прежде чем Люба смогла скопить денег и начать стройку. Ей помогли ее двоюродные сестры, чьи семьи, так же, как и Любина, были сосланы в этот же городок. Мужьям сестер повезло больше: уцелев на войне, они к сорока годам «вышли в начальство». Нескорая на выражение благодарности, она поминала этих людей в своих молитвах до самой смерти.

Построенный, как говорится, Бог знает из чего, Любин домик оказался самым маленьким в округе. Она покрасила стены в белый цвет, а ставни в ярко-синий. Четыре великолепных пальто – и пристроила веранду. Еще два – и получила крылечко. Постепенно вокруг дома поднялись пять яблонь и груша. Все остальное оставалось запущенным до тех времен, пока Верочка не «встала на ноги».

Девочка росла слабой. И дело даже не в том, как часто она болела: дочка была хрупка душой и как-то по-особому уязвима. Несправедливость жизни, мелкие и крупные обиды она переживала острее и дольше, чем кто-либо из ровесников. Чужая боль проникала в нее с легкостью и задерживалась надолго. Соседские дети не спешили водить с ней дружбу. Целыми днями просиживала она в комнате, играя с подобранной на улице кошкой. В пять лет научилась читать по складам, и мир вокруг расширил свои границы. Книги брались в районной библиотеке, куда незадолго до своей смерти ее привел отец.