Елена Карплюк - Не все птицы вьют гнезда

– Опять Иродиада беснуется, опять неистовствует, пляшет, требует у Ирода главы Иоанна Крестителя! – проповедовал отец Матвей. – Есть люди, которые живут почти по-евангельски – «не хлебом единым». Вот только вторая половина этой заповеди у них исковеркана: не всяким словом, исходящим из уст Божиих, они питаются, а пожирают всякое слово, исходящее из смрадных уст клеветников и сплетников. Эти люди берут на себя адский труд, в прямом и переносном смысле!

Он замолчал и покашлял в кулак. Несколько секунд священник смотрел в пол. Люди стояли в ожидании. Саша часто оборачивалась на стоящих парней, и Фая, одергивая за руку дочь, тоже посматривала назад.

– Грязная клевета, – выдохнув, сказал отец Матвей. – Сплетни и осуждение не только обеспечивают путевку в геенну, но и отнимают значительные силы и время. Подумать только, сколько времени теряют сплетники, вливая в уши друг друга свою вонючую жижу! И неважно, измышляет ли человек слухи, распространяет ли их или «просто» слушает, и те, и другие, и третьи болеют одной и той же заразой. Но если бы болели и гнили только они одни! Как дьявол не хочет оказаться в одиночестве в своей выгребной яме и увлекает за собой несчастных, так и слуги дьявола не довольны своей только погибелью и стремятся заразить других людей.

Неожиданно заплакал ребенок. Отец Матвей обратил на это внимание и на несколько секунд снова приостановил проповедь. Молодая женщина, державшая малыша на руках, стала его укачивать. Нахмурившись, священник жестом приказал ей остановиться.

– Сплетни и клевета, – продолжил он, – распространенные за спиной человека, о которых он часто даже не догадывается, ранят его.

Голос его стал приглушенным, и, кажется, что далеко стоящие люди от него еле разбирали слова. Кто-то из присутствующих часто кивал в знак согласия. Отец Матвей сделал паузу, затем повел плечами, будто что-то стряхнул, и продолжил:

– Не лжесвидетельствуйте и носите тяготы друг друга, да исполните закон Христов. Слава тебе, Боже, Слава тебе, Боже, Слава тебе, Боже.

Перекрестился и перекрестил всех пришедших. Люди начали подходить к нему вереницей и целовать в его руках крест.

Мужчина в полосатой футболке, старых штанах и разношенных ботинках, с нечесаными светлыми волосами, зевнул.

– Хозяин нашего склада, – негромко произнес он, – тоже в церкву ходит, только он в город ездит, тама просторнее. Стоит, верно, в белой церкви-то и тоже попа слушает.

Рядом недовольно вздохнула сухонькая женщина, потерла свой острый нос, удерживая на плече сумку с длинной лямкой.

– Тише ты, – резко оборвала она, – нашел, кого вспомнить. Чо ты мне про своего хозяина говоришь? Ты мне лучше расскажи про себя. Куда вчерась вечером шлялся?

От неожиданности мужчина вытаращил на нее глаза.

– Расскажи вона людям, – не унималась женщина, – как ты собственную мать в последний путь отправлял, сын блудливый? Про тебя видно в писаниях писано, а ты и не знаешь. Чо тебе хозяин твой? Как вы при жизни с ей, на моих глазах, злющие друг на друга зыркали, в итоге, так и не договорилися? На том свете тебе прощения не будет.

Она съежилась и почти бросилась на недоумевавшего мужчину, но тот успел отскочить.

– Ух, дам я тебе, тварь рыжая, промеж глаз, – прошипел мужчина, – не сразу оклемаисся. Мать она вспомнила. Ты б ешо про черта с рогами вспомнила, мать моя с им в дружбе была, и ты видно с ей заодно. Так кто ты, а? Чертяга и есть! Крути педали, пока не надавали.

Отходя, он обернулся через плечо, видимо ожидая от нее подвоха. Женщина с возмущенным видом приоткрыла рот и набрала воздух в грудь, но не успела ничего сказать, так как мужчина огляделся и сжал кулак. После перепалки с ней, он сел на стоящую возле него лавку, закинув ногу на ногу.

Служба закончилась. Весь народ из церкви начал выходить на улицу. С ними вышли и Фая с Сашей. На выходе они перекрестились и поклонились смотревшей на них сверху иконе. Затем Саша быстро развязала платок и убрала его в карман. Ее черные волосы рассыпались по плечам.

Седовласый мужчина в потертой ветровой куртке подошел к шедшему по церковной территории священнослужителю, прося благословения.

– Батюшка, в чем смысл жизни? – спросил мужчина, взявшись за протянутую ему руку. – Вот мне уже шестой десяток пошел, а я до сих пор не понял. Но часто вот, то ли душа болит, то ли сердце. Как понять? Я ведь хожу здеся в церковь лет десять, ничего не помогает. Все словно на одном месте стою.

Священник внимательно посмотрел в потухшие глаза мужчины.