Елена Карплюк - Не все птицы вьют гнезда

– Никакой особенной свечи не надо, – сказала свечница, повернувшись к прихожанке спиной и что-то высматривая среди стоящих на полке икон. – Берите любую, можно ту, что подороже, она поболее, дольше гореть будет.

Очередь к лавке продвигалась, в ней продолжала стоять и Саша. Людей внутри церкви становилось все больше. Кое-где слышался шепот. Неожиданно в негромкое церковное пение вмешался женский голос.

– Ты чо, Василий, – удивленно произнес женский голос, – пил, что ли?

– Да что ж ты орешь так? – ответил басом, по всей видимости, Василий. – Щас зайка моя прибежит. Не пил, а выпил. Имею право в свой единственный выходной душу порадовать? Иль вам только положено?

– Так чо в церковь-то приперся, идиот? – зашипел женский голос. – Тута душу молитвой лечат, а он водку… Эх, бесстыжие твои глаза.

– Не начинай, мать, – ответил Василий, – никто же не видит и не нюхает меня. Ты только носом водишь. Все пасет она меня, как дите какое. Из-за вас же я здеся, попробуй-ка не приди, вы мне потом житья всю неделю не дадите.

– А крестик-то у тебя где?

– Повесился крестик ваш. На гвоздике висит.

– Да Боже же мой, Вася, – сказал женский голос. – Грех какой говоришь. Не богохульствуй. Зачем ты его снял-то или повесил? Тьфу, Господи, помилуй, выйди отсель, чтобы глаза на тебя мои не смотрели.

– Аха, – иронично ответил Василий. – Щас, прям так и подчинился. Не малой подикась я. Вырос я, мать, слышь? Не сам я его снял, веревка порвалась, пока я мылся вчерась в бане. Истерлась видно, вот и порвалась.

– Чо новую-то не завязал? – не унимался женский голос. – Не малой он. Ну, так и веди себя как большой. Коли пришел в церковь, так крест на груди должен висеть, и не лопай перед тем.

– Не лопай, – передразнил Василий. – Я говорю, что выпил. Глухая? Рюмку, две может. Орет почем зря. Нет, не куды не пойду, ужо пришел сюда. Все, туты и буду стоять. А если кому не нравится, то пусть отойдет от меня, раз стыдно ему со мной таким грешным. Святоши все, гляньте, причащаются. Не замолите вы век грехи свои. Показушки все это ваши. А я выпил или не выпил, все равно ведь к Богу иду, не отмажесся. И Бог меня простит, раз вас прощает. А ты не осуждай мать сыночка своего. Чо в библии сказано? Не суди, да не судим будешь.

Разговор прекратился. Протяжно пело псалмы и молитвы женское трехголосие. Регент наслаждалась исходящим звучанием и важно размахивала руками, словно дирижер перед хором. Началось чтение Евангелия. Кто-то опустился на колени и прилежно молился Всевышнему. Для кого-то служба затянулась, и люди, казалось, томились от ожидания ее окончания. Недалеко от дверей, рядом с высокой женщиной, мялся с ноги на ногу парень лет тринадцати.

– Мам, скоро уже? – обратился к ней парень. – Устал я стоять. Можно хотя бы сесть?

– Чо скоро? – нервно переспросила мать. – Стой, давай. Только начало еще, а тебе лишь бы сбежать. Ты чо старуха, чтобы сидеть? Или больной какой? Все стоят, и ты постоишь. Глянь, бабки кривые, косые стоят, и ни чо, ноги не отсохли. Щас вот закончится служба, так они поскачут на выход, сталкивая и детей, и нас, наперегонки, как здоровые.

Она недовольно скривила лицо, и с презрением посмотрела на стоящих рядом двух старушек, склонивших головы. Парень грузно вздохнул.

– Ну, мам, – произнес он шепотом.

– Помамкай мне еще, – прикрикнула она. – Вона по сколько гуляете на улице с друзьями, поди-ка не устаете, а? Орете весенними котами под окнами-то. Нет, не тяжко вам?

Женщина поджала нижнюю губу и сузила глаза, пристально посмотрев на сына. Парень снова вздохнул, отвернулся в сторону и что-то зло прошептал, похожее на ругательство, но стоять остался. Конечно, в службе было все отлажено, раньше времени ничего не происходило. Позже из уст отца Матвея – служащего в церкви священника, зазвучал православный гимн – Символ Веры. Запел рядом стоящий с ним дьякон с густой рыжей бородой. Прихожане подхватили их и запели в разных тональностях.

– И во единого Иисуса Христа, сына Божия… – тянула, немного запаздывая словами, низенькая старушка тоненьким скрипучим голоском.

Рядом низким тембром громко и протяжно пел высокий мужчина. Кто-то просто читал, и получалось как-то по-особенному живо. После гимна вновь запело женское трехголосие. Началось приготовление к Причастию. Все ждали главного в литургии. Через какое-то время священник вышел из алтаря с чашей Крови Христовой. Неожиданно в церкви хлопнули входные двери, да так сильно, что стоящие люди обернулись, и на пару секунд воцарилась тишина, но никто не увидел, что кто-то вышел или зашел. В недоумении люди постояли несколько секунд и начали вставать на колени. Кто-то целовал пол, а кто-то просто касался об него лбом. Отец Матвей прочитал молитвы перед святым таинством. Началось причастие. Тот, кто причащался, с трепетным волнением на лице подходил к священнику с чашей, называл свое имя и открывал рот. Отец Матвей с маленькой лжицы давал выпить крови Христовой, а рядом стоящий дьякон вытирал длинным красным платом губы причащающегося. Через час служба и причастие стали подходить к завершению, и люди совсем свободно ходили по церкви.