Василий Рем - Дочери дипломата

Ему повезло: сведения, которые он сообщил, оказались важными, и его отправили сначала в штаб дивизии, а оттуда в лагерь для военнопленных. Здесь Пауль пробыл до конца войны. Кормили пленных скверно, надзиратели были сплошь из списанных по ранению фронтовиков, у каждого из которых имелись свои счеты с немцами, а потому последним не прощали ни малейшей промашки. В ход шли приклады и ноги, обутые в грубые кирзовые сапоги.

В лагере он научился говорить и даже писать на русском языке. Что потом, в послевоенной жизни неожиданно ему помогло. После великой победы СССР в войне всех пленных немцев постепенно стали отпускать на родину. Пауль не знал, что за это время произошло с его семьей, где сейчас могут быть Гретхен и Эльза. При мысли о том, что, возможно, их уже нет в живых, он холодел и старался выкинуть ее из головы. Он слышал, как конвоиры разговаривали между собой о том, что советские самолёты бомбят Берлин, но надежда не покидала его.

До Берлина Пауль Крафт добрался в сопровождении миссии международного Красного креста. Картина, которую он увидел, заставила его содрогнуться. Перед ним лежали развалины его любимого города. Всё это было похоже на руины Сталинграда, города, который он тоже разрушал. «Вот оно, возмездие!» – подумал Пауль про себя и уныло побрёл по хорошо знакомой ему улице. Транспорт ещё не ходил. Приблизившись к своему дому, он не поверил глазам, увидев, что тот уцелел. Долго не мог двинуться с места и все всматривался в окна сквозь набегавшие слезы.

Ноги сами понесли его к подъезду. Несмотря на потерю сил в результате долгого пребывания в плену, тяжелой работы и плохого питания, он даже не заметил, как на одном дыхании взбежал на второй этаж. И только тут ослабевшие ноги подкосились, и он рухнул возле двери своей квартиры. Отдышавшись и немного придя в себя, Пауль поднялся, держась за стену. Трясущимися пальцами нажал кнопку звонка. Ключи, которые он все время бережно хранил, у него изъяли еще в плену. В приоткрывшуюся дверь выглянула молодая девушка, но, испугавшись страшного вида незнакомца в военной форме, тут же захлопнула ее.

– Эльза, Гретхен, это я, – прохрипел он, собрав все свои силы.

Дверь вновь распахнулась, на пороге стояла Гретхен. Не узнавая, растерянно всматривалась в лицо стоявшего перед ней человека, а затем вскрикнула и с рыданиями бросилась ему на шею.

– Живой, главное, что живой, – твердила она, увлекая его за собой в квартиру.

Сойдя с поезда, Тоня пересела в грузовую машину, водитель которой поджидал сошедших на станции односельчан. Поднимая за собой облако пыли и осторожно объезжая ямы и рытвины на дороге, автомобиль двинулся в село Губское, расположенное на берегу небольшой речушки Удай. Тоня крепко прижимала к себе спасённую девочку, стараясь не думать о том, что их ждет впереди.

Мать её, Пелагея Ивановна, тихо охнула при виде чужого ребенка, растерянно глянула на дочь, куда, мол, ещё один рот привезла? Но скоро успокоилась, а с течением времени привязалась к Майе и полюбила, не делая различия между ней и родным внуком. К тому же городская девочка оказалась умницей и необычайно способной. Несмотря на свой возраст, а ей было всего пять лет, бойко лопотала сразу на трех иностранных языках: немецком, итальянском и французском. Да и характер у нее был добрый и ласковый.

Первое, что сделала Тоня, это начала приучать дочку к сельской жизни. Познакомила с домашним хозяйством – козой и курами. А больше и показывать было нечего – всю другую живность отобрали немцы, долгое время оккупировавшие эту территорию. Потихоньку учила девочку управляться с домашней утварью, помогать ей по хозяйству. Майя схватывала все на лету, она быстро поняла, что от нее требуется, и стала хорошей помощницей.

Тоня работала учительницей в местной начальной школе. Несмотря на то что село находилось на оккупированной немцами территории, жизнь продолжалась. Когда она уходила на работу, Майя, остававшаяся с бабушкой Пелагеей, помогала ей справляться с домашними делами. Вскоре благодаря хлопотам сельского старосты, назначенного немцами, Тоне выдали свидетельство об удочерении Майи. Староста был дальним родственником Пелагеи Ивановны и по-родственному добился получения необходимых документов. Записала она Майю на свою фамилию, а отчество дала по имени своего покойного мужа. Григорий погиб еще в первый год войны, о чём имелась похоронка, но Тоня не сомневалась, что он бы одобрил ее решение. Так Майя стала Майей Григорьевной Константиновой. А её сводного брата звали Юрой – Юрием Григорьевичем Константиновым.