Владимир Сумин - Моя армейская жизнь. Премия им. Ф. М. Достоевского

Он в ответ что-то гыкнул, поднял руку и стал медленно отступать в сторону. Помня мамино воспитание, что неприлично разговаривать с человеком, стоя к нему боком, я стал поворачиваться за ним. Лейтенант зачем-то всё шёл и шёл по кругу, держа одну руку на весу, а другой осторожно водя сверху вниз. Словно гладил дикое животное. В конце концов он оказался напротив мишеней, и я опустил ствол, потому что при стрельбе по врагам мог зацепить лейтенанта. Он выдохнул, как будто перед этим целый час вдыхал, и повёл шеей.

– Отставить!

…После окончания занятий я подошёл к лейтенанту.

– Ваш пример с зарубкой на носу мне кажется не очень удачным.

– Почему?

– На своём носу ничего не увидишь. Можно только вывихнуть глаза. Чужой нос подошёл бы лучше. Но если его обладателя переведут в другое подразделение, процесс нарушится.

Моя история на стрельбе никаким образом не помешала мне принять присягу.

– Теперь ты настоящий солдат, – философски заметил Тищенко. – Тебе можно поручать боевое задание.

– Есть!

– Про еду – это кстати. Сегодня будешь в хлеборезке резать хлеб к обеду.

– И это боевое задание? А где же противник, враг?

– А ты представь себе, что буханки – это и есть твой противник. И тебе поручается изрубить его на куски.

Довольный своей остротой, прапорщик завёл меня в помещение хлеборезки и легкомысленно оставил наедине с вооружённым врагом. Некоторое время я добросовестно вздымал и опускал нож. Пока сама монотонность процесса не стала действовать мне на нервы. Да и число целых буханок почти не убывало. Без выдумки и азарта здесь не обойтись. И тогда я согнулся, отклячил зад и представил себя лихим кавалеристом, скачущим на отчаянном коне, для чего даже выгнул ноги колесом. И поскакал, поскакал, поскакал…

Пыль летела из-под копыт. У меня в руке сверкала, как солнце, шашка. И я без устали рубил врагов направо и налево. Как капусту, на мелкие части, в куски, в крошево! Я успел положить, наверное, целую дивизию, когда в хлеборезку заглянул прапорщик. В этот момент я расправлялся с последней буханкой.

– Боевой приказ выполнен. Враг разбит, – отрапортовал я. – Закурить не найдётся.

– Ты остынь, дружок, остынь, – по-братски успокоил меня прапорщик, отбирая нож. – А закурить я тебе найду. Непременно найду. Не волнуйся.

И он ласково улыбнулся мне.

– Сегодня! Ты! Будешь! Убирать!.. – медленно и с нажимом объявил мне прапорщик Тищенко, – …Сортир!

– Почему? – спросил я.

– Потому что тебе даётся настоящее боевое задание.

И он поведал мне о значении и роли этого важнейшего и нужнейшего заведения в армейской жизни. Ведь что в армии главное? Постоянная и непрерывная боеготовность личного состава. А обладает ли ею спешащий сюда человек? Способен ли он быстро и чётко выполнить приказ командира? Нет, нет и нет! В этот скромный, можно сказать убогий кирпичный домик, выкрашенный в зелёный цвет, спешит озабоченный, напряжённый гражданин, абсолютно непригодный для боевых операций. Зато выступает назад… Орёл! Армеец! Настоящий воин! Полный сил и желания одолеть любого врага! Вот что такое сортир или, по-военному, нужник – удивительное место чудесных метаморфоз. И пусть о нём не слагают од и легенд, не упоминают в уставах и наставлениях и даже никогда не отражают на картах и схемах, это обязательный и непременный атрибут боевой подготовки.

Прапорщик умолк и вытер платком лицо.

Сказанное привело меня в полное недоумение. Как же так? Почему? Если роль этого заведения так велика и значима, то почему чистить и убирать его доверяют не отличнику боевой и политической подготовки в качестве поощрения, а мне, раздолбаю и разгребаю, да ещё как наказание? Это же нонсенс! Свои рассуждения я довёл до прапорщика, который просто захлебнулся от радости.

– Спиноза! Философ! Вот уберёшь и узнаешь!

Я не стал спорить. А про себя решил, что это слишком высокая честь, и я до неё ещё не дорос. Я взял два полена, скрестил их на земле перед сортиром в городошную фигуру «Пушка». В торец одного полена загнал стреляную гильзу от автомата. А к другому закрепил чёрную нитку, которую провёл внутрь домика. Для убедительности я ещё написал мелом на стене «Мина». Осталось дать ход информации. Голосом неизвестного солдата через телефон в казарме я сообщил дежурному по дивизии о своей находке.

– …По виду – самодельная бомба, – закончил я свой донос.

– Понятно, – ответили в трубе, – ждите сапёров.