Анна Тоом - Имя этой дружбы – поэтическое братство

Вот чего не сумела понять Марина Ивановна Цветаева. А ведь именно взгляд на события со стороны помог Павлу Антокольскому сохранить себя, не опуститься морально в том страшном развале общества, в большом людском несчастье.

Автограф П.Г. Антокольского из его рукописной поэтической тетради, 1918. Архив литературного музея А.С. Пушкина, Вильнюс

Теперь яснее становится смысл таких строк:

Я судорожно сжал севильский веер

И в черный бунт вернуться опоздал.

Севильский веер – атрибут быта Марины, знак знатного происхождения. Он сжал его – значит, не оттолкнул. Именно сострадание помешало ему уйти «в чёрный бунт». В словах «вернуться опоздал» можно услышать сожаление: опоздал, оплошал… Но как бы там ни было, своей позиции в те годы Антокольский не изменил. А винить себя в чём-нибудь любил и винил то и дело.

В завершающей строфе стихотворения автор поднимает свою героиню над всеми обстоятельствами жизни: и над «чёрным бунтом», и над распрями в Парламенте:

И в новой жизни просвистел пергамент,

Как тонкий хлыст, по лысым головам:

Она сегодня не придет в Парламент

И разойтись приказывает вам.

Здесь Марина Цветаева, бедствовавшая, неприкаянная, предстаёт перед читателем всемогущей королевой. Такой она была в своих мечтах, такой и описал её Антокольский.

Однако стихотворение производит впечатление незаконченного: у него нет ни формальной, ни эмоциональной завершённости. Неудивительно, что поэт впоследствии вернулся к нему. Интересно, что после переделки изменилось и его скрытое содержание.

Ранний вариант – о революции: «Пусть варвары господствуют в столице, / И во дворцах разбиты зеркала…» Поздний вариант написан в начале шестидесятых и отражает «идеологическое похолодание» в стране: «Пускай метель безумствует в столице…»

У каждого исторического времени свои запреты. В раннем варианте, появившемся в революционные годы, Антокольский «зашифровывает» дружбу с дворянкой. В позднем варианте он пишет: «Доверил я шифрованной странице / Твое молчанье и твои стихи». Это уже о трагической смерти Марины («молчанье») и её поэтическом бессмертии («стихи»). Тема запрещённая именно в начале шестидесятых, но он решился об этом писать.

Однако неожиданными кажутся строки:

Сожму я в пальцах твой севильский веер,

С тобой, любовь, расстанусь навсегда.

И серебром колец, тобой носимых,

Украшу ночь – у стольких на виду,

И столько раз, и в осенях и в зимах,

Останусь жив-здоров, не пропаду.

Обращённые к Марине «с тобой, любовь» и «украшу ночь» могут вызвать ассоциацию с романтическими отношениями. Но это впечатление ложно. В своей автобиографической повести Антокольский определённо сказал: «Очень пылкая дружба соединила нас. Имя этой дружбы – поэтическое братство. Любви между нами не было». 14 14 Антокольский П . Мои записки / Неопубликованные материалы из архива П.Г. Антокольского. Значит, здесь «любовь» и «ночь» – метафоры, нечто важное для автора скрывающие.

«Любовь», несомненно, символизирует духовные отношения. А «ночью» он называет политически тёмное, непроглядное время, что естественно предположить, зная о его неладах с политикой. И тогда «ночь у стольких на виду» – это его, Антокольского, в неприглядной советской общественной жизни публичность. Её он в поздние годы, бывало, стыдился и избегал. 15 15 «Вчера после моего двухлетнего пребывания на съезде мы вернулись сюда с твёрдым намерением больше туда не являться. Заранее можно было представить ничтожный характер этого съезда. <���…> Мне надо было выступать. Это – нагрузка от переводчиков. Выступление готово, написано. Я всегда мог бы пробарабанить его с трибуны без волнения, без удовольствия, без успеха у аудитории. Но «ждать вызова» и, главное, раза четыре в день подниматься и спускаться по этой чёртовой золотой лестнице – тьфу, пропасть! На черта мне это нужно? Вот я и уехал! В течение всего дня я всё-таки побаивался – а вдруг за мной пришлют машину и повезут выступать на съезд?.. Ура! Этого не случилось». Антокольский П. Дневник. 1964–1968. СПб.: Изд-во Пушкинского фонда, 2002. С.74.

В переработанном варианте стихотворения, как и в раннем, что ни строка, то символ. Пожалуй, только об эмиграции сказано без намёков («А на заре, туманный бред развеяв,/ Когда уйдут на запад поезда…»). Но «осени и зимы» – не просто времена года, это и тяжкие для страны времена. Догадаться несложно: они в одном ряду с такими известными политическими метафорами, как «оттепель» и «заморозки». Это и трудные для Антокольского периоды профессиональной деятельности, в которых всё же удалось уцелеть – взять хотя бы кампанию 1949 года против космополитов. 16 16 В годы борьбы с космополитизмом П.Г. Антокольскому были предъявлены обвинения в формализме и буржуазном эстетизме. Вот как описывает то время один из его учеников: «Многие ученики и бывшие друзья примкнули к гонителям. На ученом совете Литинститута, а потом, дня через два, на большом позорище в Дубовом зале клуба писателей на костях поэта буквально плясали. <���…> Когда я через несколько дней вошёл в «мастерскую» учителя, он сидел в своём глубоком кресле и ёжился, кутаясь в толстый клетчатый плед, хотя в комнате было жарко. Он походил на подбитую птицу. <���…> Какая горечь! Его обвиняли в пристрастии к Западу, а он был настоящим сыном России, российской культуры, «гражданином Москвы», как он сам писал о себе в своих стихах». А. Ревич . Записки поэта // Дружба народов. 2006. №6. С. 190-191. Антокольский не стал жертвой. «Останусь жив-здоров, не пропаду», – пишет он.