Тамара Рыбакова - Исповедь Тамары. Премия им. Н. С. Гумилёва

Уникальной в своём роде была тётя Людмила, по кличке «Всемирная лёлька» за то, что была крестной матерью всех (кроме меня и моего младшего брата Николеньки) своих племянников (троих детей сестры Лидии), Бори (брата моего), детей многих соседей. Соседи с радостью звали её в крестные, зная, что она будет о детках заботиться. Мужа и своих детей Бог не дал. Она была очень доброй, причем, её безграничная доброта и забота порой выражались в жёстких формах. Она работала на шахте г. Прокопьевска (Кемеровская область), куда моя баба Саша с детьми переехала из Красноярска. Была членом шахткома (она его называла «шатком»). К ней, сердобольной, обращались женщины и мужчины с разными просьбами: помочь устроить ребенка в детский садик, в пионерлагерь, оказать материальную помощь многодетным, предоставить им жилье и т.д., до бесконечности. Она всегда задавала единственный вопрос просителю: «У директора были?» А дальше она знала, как ей действовать: будучи не только членом шахткома, но и Почетной гражданкой города, награжденной Орденом Ленина и другими правительственными наградами, и её портрет висел в центре Прокопьевска на Доске Почета. Так вот, она входила в кабинет директора без стука, вращая при этом своими огромными глазищами так, что начальник съеживался и ждал удара по столу её кулачищем, от которого дрожал и звенел графин с водой и подпрыгивали папки вместе с начальником. С этого жеста начинала излагать коротко суть её непрошенного визита. Начальник её боялся и вопрос решал быстро. Отказа не было ни одного за время её многолетней работы. Её уважали. Работницы – за устройство их детей, шахтеры-мужики – за физическую силу, которой даже у них не было, и безотказную помощь в забое. Часто бывало так: нагрузят шахтеры углем полную вагонетку, а с места сдвинуть не могут вчетвером. Толкают её, проклятущую, а она упрётся и ни с места. Тогда они зовут тётушку: «Людмила-аа!» Она появлялась по первому зову, оценивала обстановку, легким движением ноги толкала вагонетку и та, набирая скорость, уверенно поднимала вагонетку с углем «на гора». Людмила тут же уходила. Работяг она жалела, никогда не упрекала и никогда не отказывала в помощи. В детстве у неё были проблемы с учёбой. Колы, двойки в школе постоянно украшали её дневник. Иногда она боялась идти домой, сидела на пеньке и плакала. Нет, она никогда не плакала, она орала. Перепуганные соседи бежали к бабушке: «Опять орет на всю округу Ваша Людмилка, полудурок». На что бабушка спокойно, рассудительно, как обычно, парировала: «Нет, она не полудурок, она полоумок, значит, получила очередной кол или двойку. Проорётся, проголодается и сразу поумнеет – прибежит». Баба Саша знала своего ребёнка. Поскольку своих детей Людмиле Господь не дал, она заботилась о своей маме – моей бабе Саше до конца своей жизни. Одевала, обувала её в очень по тем временам дорогие вещи, кормила досыта и всегда радовала вкусненьким. Мать для неё была божеством. Умерла тётя Людмила неожиданно и, как баба Саша сказала, «нечаянно»: пошла попрощаться с умершей соседкой из ближайшего дома. Через какое-то время приходят к бабе Саше и плачут: «Умерла Ваша Людмила». Баба Саша отвечает: «Нет, умерла Катерина, а Людмила пошла проститься». Рассказали, как это случилось: только от дома с покойной отъехал катафалк, видят, Людмила упала замертво, кровоизлияние в мозг. Народу на её похороны собрался, наверное, весь Прокопьевск, на шахтах долго гудел прощальный гудок, оркестр играл, говорят, даже слезу вышибало из оркестрантов это зрелище. Скажу еще о воспитательных мерах тёти Людмилы по отношению к Боре (брату моему), которого она взяла, когда папу нашего, а вскоре и мамочку несправедливо арестовали по политической статье, как врагов народа. Она не отдала Борю в детдом, не побоялась, что брата осудили как врага народа. Она старалась уберечь племянника от дурного влияния улицы. Ей хотелось, чтобы Боря учился, учился и учился и знал бы дорогу в школу и домой из школы. Тайком от тётушки Боря научился играть на кларнете, участвовал в ансамбле, потом в оркестре, играл на танцах. Об этом «пронюхала» тётя Людмила, появилась на танцах, подошла к Боре и, заглушая весь оркестр, сопровождая звонкими пощечинами, приговаривала: «Вот тебе за танцульки, вот тебе за пляски, вот тебе за сыспляски». И удалилась, выполнив свою воспитательную миссию. Боря доиграл всё-таки, хотя его губы и щёки от прикосновения крепких шахтёрских тётушкиных рук разбухли. В таком виде он пришёл домой. Баба Саша, увидев внука в распухшем обличье, подвела его к Людмиле и сказала: «Не надо обижать сироту». Людмила по привычке шмыгнула носом, что означало «поняла», и перестала Борю преследовать, купила ему дорогущий бостоновый костюм, добротные теплые ботинки и выдавала ежедневно на мороженое. А Боря стал приглашать её на концерты, чем она отныне гордилась. По вечерам, собираясь в Дом культуры на концерт оркестра с участием племянника, она бабе Саше сообщала: «Я на танцы». А когда Боря женился, она была безмерно счастлива потому, что Боря выбрал жену будто бы из-за имени Людмила. Так ей казалось.