Борис Алексеев - Количество жизни. Дневник очевидца

Разговор со Слесаревым состоялся на следующий день. Игорь Сергеевич долго, внимательно разглядывал Гошу и потом сказал: «Второй раз начинать жизнь непросто, и не каждый на это может решиться. Ну да, Бог тебе судья, ступай и докажи, что ты прав».

Маме он решил пока ничего не говорить, да и что говорить, физику бросил, а художество сложится ли? Одно Гоша знал твёрдо – он поступает правильно.

Порой трудно объяснить другим то, что тебе самому кажется очевидным. Будто твоё сознание попало в вихрь основного закона философии! Как растолковать им (другим), наблюдавшим за тобой со стороны, что в самом тебе уже случилась волшебная перемена. И ты полон не прежним количеством «жизненного сырца», а новым качеством жизни!

Заговори Борис Андреевич о смене профессии пару лет назад, Егор покачал бы головой и наверняка не согласился. Но два года ежедневного рисования и раздумий об искусстве не прошли даром. В Гошином самосознании накопилось художество. Оно переполнило полушария ума и, разрушив привычный мир, вырвалось наружу. Предложи ему работу санитара в морге, чтобы иметь возможность по ночам тайно препарировать трупы и изучать анатомию, как это делал великий Микеланджело, он согласился бы и на это.

В литографской студии Гоша перезнакомился со всеми выдающимися московскими графиками того времени. Умница, верный советчик и отменный рисовальщик Александр Ливанов, весёлый, хмельной, невероятно талантливый художник книги Виктор Дувидов, элегантный, с неизменной бабочкой под подбородком, дивный график Вячеслав Павлов… Сердце Гошино замирало, созерцая великолепие литографской компании.

Печалило нашего героя лишь одно – отсутствие времени. С утра и до самого вечера он ворочал тяжёлые литографские камни и шлифовал протравленные коллоидным раствором рисунки. Работа не из лёгких! А после смены бежал в изостудию, рисовал, писал обнажёнку. Возвращался домой за полночь и бесстыдно врал встревоженной матери о том, что хорошо поработал в институтской библиотеке. Но…

«Шила в мешке не утаить», – так говорят мудрецы, по молодости лет пытавшиеся обмануть самих себя. Единственным человеком, кто знал о похождениях Гоши, была Ленка. Она клятвенно обещала никому ничего не рассказывать и практически полностью сдержала страшную клятву, открыв Гошину тайну только своим родителям.

Родители Лены видели в преуспевающем молодом физике хорошую партию для своей дочери. Узнав правду, они были весьма огорчены. Отец, желая поделиться обидой (прескверная черта характера, говорящая о внутренней слабости), позвонил… Гошиной маме и, не мудрствуя и даже не подбирая слов утешения, выложил всё, как есть:

– Галина Георгиевна, дорогая, а вы знаете, что ваш Егор бросил Курчатовский институт, ушёл в какие-то разнорабочие? Нам Леночка рассказала. Мы с Людмилой так огорчены!

Это был удар. Отец звонил при дочери. Ленка рыдала, висла на руке отца, пытаясь отобрать трубку. Она поняла, что натворила непоправимое, но было поздно.

Когда Гоша, как всегда, к полуночи вернулся домой, он застал маму неподвижно лежащей на диване почти без признаков жизни. Слава Богу, в тот раз всё обошлось. «Скорая» приехала быстро. Маму откачали.

Лена с неделю «валялась у Гоши в ногах», вымаливая прощение за поступок отца. И, так как мама шла на поправку, Гоша повеселел, обнял свою Ленку и примирительно поцеловал её в щёчку.

Прошло две недели со дня приступа. Ни Гоша, ни мама не поднимали в разговорах тему новой работы. Сын старался во всём быть любящим и предупредительным. Мать оказывала сыну знаки материнского внимания и тепла. Но разговор назревал.

Как-то вечером Галина Георгиевна сказала:

– Сынок, поговори со мной.

– О чём, мама?

– Расскажи мне, кто ты теперь. Я постараюсь понять тебя.

Кровь ударила Гоше в голову. Он готовился к этому разговору, но чтобы так, вдруг…

Помолчав, он ответил:

– Мама, я очень виноват перед тобой. Я начал строить новую жизнь, а тебя с собой не позвал. Наверное, трудно меня понять. Порой я сам себя не понимаю. Знаю, что прав, что поступаю единственно верно, но это моя правда, она может не стать твоею. Прости, мама. «Благая ложь во спасение» не получилась.

– Ты говоришь мудро, это знак для меня, что ты не безрассуден, – задумчиво произнесла мама, – я положила жизнь на то, чтобы вырастить тебя и выучить. Не скрою, ты лишил меня ожидаемой радости. Выходит, я, как и ты, начинаю жизнь сначала, но сил моих прежних уже нет. Я теперь не помощница, а скорее обуза тебе. Так-то, сынок.