Катерина Томина - Awakers. Пробудители. Том 2

– Не знаю, – его спутник чуть менее пьяный и куда более стойкий.

– Не знаю… – повторяет Трой. – Чем я хуже?

– Не знаю, – маленький Майк сдавленно сопит, перекинув его руку себе через плечо. – Может, ты слишком живой.

Он почти ничего не помнит о той ночи, только голубые прожилки на запястье прочно впились в память. Потом там будет красоваться тату с надписью «jamais», а сейчас Майк в пёстрой майке с пайетками и красных штанах трясёт древним мобильником и богом клянётся, что ничто так хорошо не помогает справиться с затянувшимся похмельем, как «что-нибудь цитрусовое».

– Какое цитрусовое? Лайм с текилой?

– Ну, там всякое… Апельсин. Лимон. Грейпфрут. Что-нибудь ещё.

– Ладно, – соглашается Трой. – Я мигом сгоняю, найду апельсин-лимон-грейпфрут. Что-нибудь ещё.

Саймон его зовут. Такой худенький, что смотреть жалко. Высокий, широкоплечий вроде, а худенький вплоть до болезненного. Чёрные волосы небрежно топорщатся из-за ушей, взгляд сонно блуждает по пыльным витринам с музыкальными дисками. Такой вежливый. Такой потерянный.

– …и вообще, согласись, мальчишки лучше девчонок, – рассуждает Трой на энной минуте их спонтанной беседы, когда забытый грейпфрут уже валяется в мусорке.

Новый знакомый продолжает вежливо улыбаться, несмотря на двусмысленность брошенной фразы, но это только подтверждает его собственные слова. Мальчишки по-любому лучше девчонок.

Трой вытирает руки о джинсы, достаёт пачку сигарет и ещё раз уточняет – причём голос его звучит так, будто он озвучивает мультик:

– На барабанах играешь, значит?

Годы спустя случается Том. Как раз между вторым туром и записью первого альбома. Том такой славный малый со своей гитарой и синтезатором, а ещё у Тома явно какая-то особая любовь к экспериментам с электричеством. Детектор соврать не даст. Бьёт разрядом за каждую мелкую ложь. И вопросы у Тома самые безобидные:

– Ты когда-нибудь влюблялся по уши?

– Нет, – Трой прыгает под неожиданным разрядом. Том морщится:

– Давай убавим?

– Нормально, давай ещё раз.

– Ты когда-нибудь влюблялся?

Разряд.

– Хм, язык говорит – нет, а пульс уверяет, что – да, – констатирует Том и добавляет доверительно: – Не переживай, я никому не скажу… Это Саймон?

– Что сразу Саймон?

– Ну это Майк говорит, что ты неравнодушен к барабанщикам…

– Майк – трепло, – фыркает он и добавляет нехотя: – Это не Саймон.

– Ладно, ладно, – разводит руками славный Том. – Ты же знаешь, мне можно рассказать, что бы там ни было.

– Да знаю… не знаю. Ничего не было, – Трой пожимает плечами и вздрагивает. – Я думал, это мыльные пузыри.

Это всё лето виновато. Оно началось ещё в апреле и теперь растянулось на полгода. Мы успели сгонять в тур, зацепили пару дождей по дороге и снова вернулись в эту дурацкую жару, которая застряла посреди города.

Раскалённый асфальт плавит резиновую подошву конверсов, мифические мошки бьются в истерике перед глазами… В октябре деревья шелестят янтарной листвой, земля дышит дождём – где-то там, в другом месте.

Это всё лето виновато и тот факт, что я ненавижу это время года.

– Том рассказывал, как у него как-то раз была девушка по имени Лето, и каждый раз, когда он говорил, что ненавидит лето, она принимала это как личное оскорбление. Так они и расстались, – Трой слизывает с запястья потёкший за пределы вафли клубничный сорбет.

– Да врёт он всё, твой Том, – огрызаюсь я.

Мороженое заканчивается в два укуса, утреннее солнце печёт спину.

– Ты был меньше! – пытается убедить меня Трой.

– Ничего я не был…

– Да реально, Сай! – он хватает меня за руку, тащит к первой попавшейся витрине, встаёт рядом и кивает на смутное отражение силуэтов. – Гляди, мы же почти вровнячка шли!

Может, он и прав, разница весьма ощутима.

– Вот признай, ты мне назло вымахал, да? – бурчит он раздосадованно. – Стоило отлучиться на чуть-чуть…

Мы не виделись три месяца. Почти четыре на самом деле, а значит, чуть больше, чем летние каникулы. У Троя короткая стрижка, короче, чем я когда-либо видел, и уже не красная. Ему совсем не идёт, хотя в остальном вид у него весьма сносный: отдохнувший, расслабленный.