Сергей Катканов - Христианум Империум, или Ариэля больше нет. Том III

В тот день Северин не проронил ни слова, душа его была наполнена таким восторгом, который не позволял говорить, затворяя уста. На следующий день восторг не прошёл, но к нему примешалось лёгкое ощущение тревоги, которая всё усиливалась. То, что он пережил, увидев императора и встретившись с ним взглядом, нельзя было просто так положить в копилку памяти, как прекрасную, но вобщем-то бесполезную драгоценность. Он чувствовал, что его жизнь теперь должна измениться, что эта встреча его к чему-то обязывает, но он не знал, к чему, отсюда и происходила тревога. Наконец он решил поговорить с отцом.

– Папа, почему ты никогда не говорил мне, что знаком с императором?

– Потому что я и сам об этом не знал. Я помню его с того самого дня, когда он появился в лагере Стратоника. Тогда он был простым рыцарем Ариэлем. Но он был рыцарем, а я – сержантом, то есть слугой. Потом в течение всей войны я всегда был рядом с ним, но во втором ряду. Мы никогда не общались. Рыцари вообще редко общаются с сержантами, дружбы между ними не может быть. Один раз он отдал приказ лично мне. Я выполнил его приказ. Он остался доволен. И всё. Я был уверен, что вообще не существую для него, но оказалось, что он меня помнит. Я был удивлён этим не меньше, чем ты.

– Каким он был тогда?

– Не таким, как все. Единственным в своем роде. Когда он появился в нашем лагере, сразу на него никто внимания не обратил. Приплёлся какой-то бродячий рыцарь, кому до него было дело? Мессир Стратоник, человек суровый, встретил его насмешливо. Но тут случился бой и, увидев, как фехтует рыцарь Ариэль, все сразу прониклись к нему большим уважением. Это было не просто хорошее владение мечём, а нечто совершенно нереальное. По полю боя он скользил так, что, кажется, переставал быть видимым. Должно быть, он и под дождём прошёлся бы сухим, отбив мечём все капли. Наши, увидев это, ахнули, Ариэль сразу стал для них персоной. Потом я понял, что мастерство мечника – не главное, что делает его удивительным. Он был поразительно красив благородной рыцарской красотой. Если бы кто-нибудь решил написать портрет идеального рыцаря, его надо было бы писать с Ариэля. Такая красота – это не просто внешность, она отражает благородство души. Глаза его были бездонными. Я иногда украдкой наблюдал за ним и видел, что он смотрит на этот мир, совсем, как ребёнок. А потом на дне его глаз рождалась ярость льва. А потом я видел в них скорбь мудреца. Этот человек – целый мир, но миры бывают разные. Иной мир не больше моей кузнецы, а иной – размером с огромную империю. Душа Ариэля – это вселенная, и за десять жизней не побывать в каждом её уголке. Я видел это уже тогда, когда он в нашей маленькой армии продолжал оставаться рядовым рыцарем, не занимая никакой должности. И уже тогда я не мог понять, как он с этим живёт. Когда стало известно, что рыцарь Ариэль – это на самом деле принц Дагоберт, меня это не только не удивило, но даже успокоило, потому что всё встало на свои места. Вот что я скажу тебе, сынок: император Дагоберт – это и есть империя, потому что его душа вмещает в себя всю империю целиком, а возможно там ещё и место остаётся.

Ветеран достал кувшин вина, налил большую кружку и залпом выпил. Северин смотрел на него почти с таким же восхищением, с каким недавно смотрел на императора.

– Папа, а почему ты не стал рыцарем?

– Тебе неловко быть сыном простого сержанта?

– Нет, что ты, лучшего отца я для себя не желал бы. Но ты очень глубоко понимаешь такие вещи, которые вряд ли могут быть доступны простому сержанту. Пусть ты не был близко знаком с императором, но ты смог увидеть вселенную его души. Полагаю, это может быть доступно только рыцарю.

– А ты думаешь, я не удивлён тем, что такие вещи говорит мне десятилетний мальчик? – улыбнулся отец.

– Я не просто десятилетний мальчик. Я твой сын, – рассмеялся Северин.

Ветеран слегка захмелел, он размяк и блаженно улыбался.

– А ведь мне предлагали рыцарский плащ, но я отказался. Мой крест первопоходника сейчас единственный во всей империи красуется на сержантском плаще. Те сержанты, которые начинали войну вместе со мной, либо давно мертвы, либо стали рыцарями.

– Не понимаю, как ты мог отказаться от такой чести.

– Честь и правда велика. Я решил, что недостоин её. Не потому что я хуже рыцарей, а потому что я другой, не такой, как они. Я стал хорошим мастером меча, это не надо даже доказывать. Те, кто вяло шевелили заточенным железом, погибали в первом же бою, выживали только те, у кого были способности, и в каждом следующем бою они свои способности совершенствовали. До конца войны дошли только те, кто умел очень неплохо сражаться. Я не был трусом, мою храбрость ставили в пример другим сержантам. У меня всегда были свои представления о чести. Командор решил, что всего этого достаточно для того, чтобы мне стать рыцарем. А я так не считал. Запомни, сынок: если тебе что-то предлагают, это не значит, что ты этого достоин. Сам думай, принимать или не принимать то, что тебе предлагают.