Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том 3

Галеры крестоносцев с хорошей ровной скоростью рассекали серую морскую гладь. Ноябрьское небо хмурилось, но стоял штиль, и посреди водной пустыни каждый звук раздавался гулко и веско. Ритмичные, жёсткие всплески вёсел, гортанные выкрики моряков, отдававших команды, лязг рыцарских доспехов, которые сержанты приводили в порядок — всё это создавало у юного тамплиера Анри де Монтобана ощущение мощного, неудержимого движения, которому ничто в мире не может воспрепятствовать.

Анри стоял на носу тамплиерской галеры и, как заворожённый, смотрел на белые буруны, рождавшиеся там, где форштевень рассекал воду. Душу его наполнял мрачный холодный восторг. Возвращаются времена великого Годфрида Бульонского. Новый крестовый поход захлестнёт Святую Землю. А он, рыцарь Храма Анри де Монтобан, молод, силён и смел. На ветру развевается новенький белый плащ, полученный им всего месяц назад. Крестовый поход станет его судьбой. Закончились годы прозябания на Кипре. Галеры крестоносцев держат курс на тамплиерскую Тортозу.

— Шёл бы ты в трюм, Анри. Ноябрьский морской ветер очень коварен. Неужели ты хочешь прибыть на Святую Землю весь в соплях, чихая и кашляя, как дряхлый старик?

Обернувшись, Анри по–детски виновато улыбнулся. Перед ним стоял командор Арман де Ливрон — плотный мужчина лет 50-и, с короткой седеющей бородой, с неизменной ироничной улыбкой на тонких губах. Арман полжизни воевал плечом к плечу с отцом Анри и по привычке опекал юного рыцаря, как сына.

— Я не простыну, мессир. Скажите, когда мы будем в Тортозе?

— Ты простынешь, Анри. В Тортозе мы будем через сутки, — де Ливрон положил руку на плечо юноши и с шутливой грубостью увлек его в трюм.

Здесь они расположились в крошечной каюте, больше напоминавшей конское стойло. Анри обрадовался возможности поговорить с командором по душам.

— Надеюсь, мессир, в бою вы не будете меня так опекать?

— Ну что ты, сынок. В бою я с удовольствием позволю тебе погибнуть. Но не до боя же. Это было бы смешно, — де Ливрон хлопнул себя ладонями по коленям и жизнерадостно расхохотался.

Анри взглянул на кисти рук командора. Пальцы тонкие и длинные, словно он всю жизнь упражнялся в игре на лютне, но это были железные пальцы, казалось, он может вонзить их в противника, как орёл свои когти. Таков был де Ливрон — элегантный и сильный, утончённый и хищный, заботливый и безжалостный. Юный рыцарь не усомнился — командор даст ему погибнуть, беречь не станет, а до тех пор постарается заменить ему няньку.

— А как по–вашему, мессир, когда мы вступим в Иерусалим?

— К Рождеству или никогда.

— «Никогда» не может быть, мессир, — Анри плотно сжал губы. — Мы войдём в Иерусалим.

— Может быть всё, дорогой Анри. Без Газана мы не сможем двигаться вглубь Святой Земли, а Газан или придёт, или не придёт.

— Но разве сами крестоносцы не смогут взять Иерусалим?

— Не смогут. Кто думает иначе, тот ничего не понимает.

— Да у нас одних только рыцарей–тамплиеров — 120 человек! Да 400 сержантов! Да 500 лучников! А у сеньора Амори Тирского, брата короля Кипра, сил ещё больше! И у братьев госпитальеров силы тоже немалые.

— Ну, да. Всего, в лучшем случае, тысяч пять. Какой тут штурм Иерусалима? Тортозу не смогли бы взять, если бы она не была разрушена. Газан, если придёт, ещё и обидится, что союзники выступили силами столь ничтожными.

— А кто он такой, этот Газан, о котором столько разговоров?

— Монгольский хан Персии. Некоторое время назад монголы завоевали Персию, которой теперь правят, и Газан у них главный.

— Он, по крайней мере, христианин?

— Нет… Есть у них в войске христиане, однако, еретики, в основном же монголы — язычники. Недавно многие из них приняли ислам, но мусульмане из этой пёстрой орды такие же, как и христиане, то есть никакие.

— Ничего не понимаю. Почему же они идут с нами против своих?

— Да потому что нет у них «своих». Монголы никогда не сражались за веру. Это просто хищники — молодые, сильные, ненасытные.