Серёжа В. Павловский - Шванцкант

АААА! СУЧЕЧКА, БЛЯДЕЧКА, НАХУЮШЕЧКА!

«Бабка, ты что, ёбнулась? – начал я говорить ей про себя. – Да я в жизни не поверю, что ты дома столько жрёшь. Так нахуй же ты столько с собой взяла в поезд?»

Столько разной жратвы из разных углов воняет так, будто в школьной столовой толстый повар объелся халявной едой, умер и сгнил. И в такие моменты о соседях никто не думает – все жрут. А от мерзких запахов, смешанных друг с другом, кажется, что они жрут говно и жрут как свиньи.

Очень часто, когда я еду один, меня постоянно кормят всякие бабы. Меня это сильно раздражает, я отказываюсь, а они чуть ли не в ёбач мне суют свои протухшие бутерброды, приговаривая: «Ешь, ешь. А как тебя зовут? Докуда едешь?»

Они берут до хуя, а со жрачкой же таскаться западло и выбрасывать жалко, и они сами стараются всё заточить в пути, а что не лезет – скармливают соседям. И возникает вопрос: да на хуя ж ты столько берёшь с собой жратвы, тупая ты пизда, если сама не можешь всё съесть?

И эта бабка обязательно свою жрачку либо сейчас предложит кому-нибудь, либо приедет на место и там скормит вонючим псам. Сама-то она вряд ли всё это съест.

Ощущение, что все эти люди набирают хавку в поезд, как, блядь, в поход: идёшь на день – бери на два.

Голова болела всё сильнее, и я уже подумывал о том, чтобы выпить таблетку. Люди всё так же не могли сидеть на своих местах, и постоянно какому-нибудь пидорасу надо было в туалет, в тамбур или в другой вагон. Каждый хлопок дверью отзывался звонким эхом у меня в голове, будто я просовывал свою бестолковку в щель, чтобы придавило. Ёбаные пассажиры словно устроили соревы – кто, блядь, громче всех ебанёт дверью. Суки! Это невероятно, но у всех была одинаковая тактика: сначала они пытались закрыть дверь аккуратно, но она открывалась, затем они хлопали сильнее – дверь снова открывалась. И в третий раз, чтобы наверняка, они ебашили дверью так, что мои яйца от вибрации закатывались в очко.

Это напомнило мне соревнования продавцов хавки – кто туже всех завяжет ёбаный пакет с хлебом или печеньем. Всякий раз, когда я разрываю пакет или отрезаю узел, мне становится хорошо от мысли, что у кого-то жизнь ещё хуже, чем у меня. Мне кажется, в этих узлах столько боли и злости, что, если бы не пакеты, в некоторых магазинах как не хуй делать могли бы встретиться две очереди: из покупателей и автоматная.

Одноклеточные говнари, не воспользовавшись шансом, что я им давал, подписались под одноклеточных говнарей и заёбывали меня наравне со всеми. Они проделывали один и тот же маршрут столько раз, что у меня уже не осталось сомнений – у них нет права и лева, они могут идти либо вперёд, либо назад…

Вообще-то, вряд ли в поезде кто-то сможет сходить направо или налево. Хотя налево можно сходить, но только условно…

Кстати, я разглядел ещё немного хуйни на волосатом – вся левая рука была в каком-то кривом синем недобитом говне, а на фалангах пальцев красовались синие размытые надпизди: ACAB – на левой и PAIN – на правой.

Я даже придумал сценарий социального ролика с этими двумя говнарями. В общем, так:

Они оба сидят на приёме у психолога, тёлка зелёная, а её ёбарь полностью завален портаками. И говорят.

Она: Первую сигарету я выкурила в пять лет, пыталась повторить за мамой… Мне не понравилось. В пятом классе начали курить все мои подружки, и я тоже, чтобы они не думали, что я сыкло и отстой… ( начинает всхлипывать ) А потом меня застукали родители… ( всхлипывает ) Нашли в сумке пачку сигарет и… и… ( начинает тихо плакать ) заставили выкурить её полностью, а… а… потом ( ревёт ) целый блок. И я позеленела! А-А-А!

Психолог: Что же случилось с вами, молодой человек?

Он: Когда мне было тринадцать, мой друг сделал себе наколку. Я тоже захотел. Мне накололи на плече череп самопальной машинкой и гелькой вместо краски. Мне понравилось. Я захотел ещё и наколол себе на правом плече значок инь-ян… ( начинает всхлипывать ) Я прятал их под футболкой, а однажды… ( всхлипывает ) я забыл и разделся по пояс на огороде, когда окучивал картошку… ( начинает тихо плакать ) Родители заметили и… и… ( ревёт ) заставили обколоть всё тело. Они накололи мне на лбу иероглиф «гавно»! А-А-А!

Он и она, ревя и жуя сопли:

– У меня на лобке растёт табак!

– Я даже блэкворком не перебьюсь!..

– Этот кошмар не закончится никогда, – услышал я голос из-за стены.

– Чего? – я прижал ухо к стенке.

– Я говорю, этот кошмар никогда не закончится. Постоянно кто-то ходит, срёт, ссыт, курит, блюёт – это самый настоящий ад.