Алексей Брайдербик - Собрание сочинений. Том 2

«Я бесформенный и внешне непривлекательный осколок. Я знаю, что от любви в прямом смысле рассыпаются на мелкие осколки. Не от простой любви, а от той, которая наиболее покинута всеми, открыта, несчастна в своей открытости и на зов которой сердцу его обладатель запрещает отвечать.

Когда человек рассыпается осколками, они лавиной сходят на землю с его остова, лишь он один и продолжает держаться. Держание друг за друга – остов, к которому стремятся все осколки. Ах, солнечный свет роняет светлые блики-слезы на осколки человека, на его оголенный остов. Я отлетел далеко от своего остова.

Я оплакивал себя и другие осколки, горевал о том, что случилось с нами, с человеком, который состоял из нас. Мы, осколки, всегда падаем с громким глубоким звоном, а потом лежим на земле, или в траве, или в воде – там, куда упадем.

Я упал между порослью травы и голой почвой. Я бы хотел упасть в кучу из моих собратьев, потому что мне тоскливо одному лежать в незнакомом месте. Я даже не могу побеседовать с окружающим, я просто лежу и смотрю на цветы, которые только колышатся на ветру, на землю, что совсем неподвижна. Я не в силах перевернуться на другой бок.

В бурном течении такого горя кажется, что ноги не смогут нащупать дно и глаза не увидят хоть жалкий кустик, за который можно было бы ухватиться. Но человеку везет, ему удается восстановиться, собрать по кусочкам собственное тело. Сила не в осколках, а в направлении, в котором они двигаются, чтобы встретиться снова.

Человек восстанавливает себя из абсолютного, идеального упадка. Осколки необходимо подбирать так, чтобы они совпадали друг с другом краями, если какой-то не подходит к остальным, тело снова рушится. А потому каждое восстановление может тянуться бесконечно.

Чтобы достичь цели, надо помнить о направлении, в котором все осколки должны двигаться.

Я осколок человека, этот мой монолог – последствие моего состояния, моего отделения от человеческого остова. Я нахожусь за пределами человека. За неизвестными, неизвестными, неизвестными пределами».

Я вспомнил, как три года назад я был хозяином носорога. У меня была крепкая веревка, один конец ее был привязан к моему запястью, а другой носорог сжимал в пасти. У меня не было денег, чтобы купить ему сбрую, их едва хватило на эту веревку.

Я вел его по широкому проспекту. Между нами был союз – союз человека и носорога.

Холод ночного воздуха, как он был свеж и как легко вдыхался. Мы видели потоки света из многочисленных окон.

Я смотрел вверх. Небо было недвижимым, словно застыло над нами. Земля лежала у нас под ногами – такая шершавая, грубая и черная в ночной темноте. Мир впал в оцепенение, и только мы с носорогом куда-то брели.

Я оглядывался, когда веревка то туго натягивалась, то провисала. Мой носорог то приближался ко мне, то немного отставал. Мы сторонились зданий: они построены не для нас, и их окна светились не для того, чтобы приглашать таких, как мы; мы избегали любых дорог, поскольку они проложены для других людей и их носорогов. Но никакая осмотрительность с нашей стороны не в силах помочь нам не заблудиться.

Я и мой носорог. Я был человеком, который вел живое существо за собой, носорог же покорно следовал за мной. Он не выпускал из пасти конец веревки, хотя мог бы. И я бы не помешал ему убежать от меня, от этой улицы, этого города. Мой носорог видел, как я оборачиваюсь, и сразу же обращал на меня внимание, я же проверял, до какого предела натянута веревка, не перетерлась ли. Веревка соединяла нас.

– Посмотри, – указывая пальцем вверх, кричал я носорогу. – Только посмотри, какие огромные от нас тени, они такие большие, что достигают самых облаков.

Носорога я водил за собой на крепкой веревке ночью по городу. Однажды я почувствовал, что хочу упасть на землю. Но не от усталости, а просто потому, что я мог совершить какой-нибудь необычный и странный поступок. Был как раз подходящий момент для него, поскольку никто не бы посмеялся над этим.

Я с носорогом переходил с места на место, но при этом не думал его отпускать. Я был поставлен, как поезд, на рельсы, но рельсы эти были без шпал и вдавлены в самую грубую и ужасную почву на свете. Я был не в состоянии бросить животное.

Тогда я лег на землю лицом вниз, не вверх! Я уже видел всё, что было над нами, теперь мне было интересно, что находилось под нашими ногами.

Потом я быстро поднялся, и мы двинулись дальше.