Владимир Орлов - О чём думают медведи. Роман

Я кивнул Баранкину и примирительно сказал:

– Хорошо, Олег, я вижу, что ты здесь один вкалываешь. Физически ты на пределе. Так тебе не дотянуть до конца проекта. Если помощи не будет, то давай ограничимся облегченными отчетами. Одна таблица, один график, один аналитический комментарий, – предложил я.

Я не боялся разочаровать своего младшего коллегу, который буквально смотрел мне в рот, потому что до момента, когда мой дутый авторитет разлетится с брызгами во все стороны, оставались какие-то дни или часы. Но энтузиазм Олега, временами еще вспыхивающий, был мне дорог. В этом своем изумлении, что он лично возводит какой-то невозможный трамплин в мир с достоверностью иного порядка, он казался мне пятилетним ребенком, завороженным волшебной игрой.

Я положил руку Олегу на плечо и проникновенно сказал:

– У тебя есть что-то определенное?

– Мне надо разобраться с происхождением углублений, которые попались вам в лесу. Их явно прорезала какая-то землеройная машина. – Его глаза азартно заблестели. – Только кому понадобился повторяющийся траншейный зигзаг общей шириной пятьдесят метров? Весь выбранный грунт был вывезен, а края траншеи имеют естественную маскировку. Со склонов ничего не заметно – идеальная ловушка для наших дронов-гексаподов. Хотя это больше похоже на защиту от одичавшего крупного рогатого скота. Я очень надеюсь, что мне показалось и эти зигзаги не двигаются относительно друг друга. Мне хватает загадочных землеройных машин. Но до выраженной аномалии здесь слишком далеко. Я понимаю, если бы эти траншеи пели многоголосным хором или предсказывали наводнения…

– Ладно, достаточно, – прервал я его. – Давай будем двигаться в этом направлении.

С годами моя рука становилась тверже. Мне нужно было время, меньше секунды, чтобы определиться с предметом или областью возделывания. И сразу, как опытный скульптор, я видел, как мне подступиться к материалу и во сколько приемов его уделать. Мне также заранее был понятен результат. Я тут же понимал, где будет место преображенному или с нуля созданному объекту. Попутно я сводил и растягивал контекст, меняя все его значения, чтобы сущность или объект не торчали. Все равно все вылезало, нарушая гармонию, только теперь свидетелям приходилось иметь дело с тем порядком, который сложился.

Внимание собирающихся на обед сотрудников лаборатории привлекла неестественно крупная серая ворона, которая взялась прогуливаться по фальшкарнизу, опоясывающему наш застекленный этаж прямо посередине. Птица пристально посмотрела за горизонт, словно оттуда должен был поступить какой-то сигнал, и внезапно, как по команде, с хриплым возгласом сорвалась с места. Ворона направилась к парку, откуда, видимо, и появилась. Но это был не весь маневр. Метрах в трехстах от нашего здания она пересекла железнодорожные пути, сделала широченную дугу и на невероятной скорости пролетела мимо окон лаборатории со звуком завывающей пилорамы, когда в нее заталкивают непосильное для ее зубов породистое вязкое бревно, и устремилась на юг в направлении видневшейся за деревьями автотрассы. Ни птица, ни дрон не могли просто так пролететь перед окнами лабораторного корпуса на уровне восьмого этажа, заложив крутой вираж, ни, тем более, вскарабкаться по стене нашей крепости. Ворона была вызывающе отчетливой, даже гиперреалистичной, и слишком сильной для реальной живой особи. Все, кто были в офисе, вздрогнули, кто-то нажал тревожную кнопку.

Ближе к вечеру завлаб наконец-то вызвал меня для разговора. Я расположился на зеленом диванчике в углу, моем любимом, с округлыми подлокотниками и кистями, которыми я любил играть во время субботних планерок. Шеф сидел за своим столом вполоборота и, когда я устроился на своем месте, развернул ко мне монитор, чтобы я видел, что он там изучает. Там в основном были старомодные домашние коллажи, детские фотографии его взрослых детей, пикники, дни рождения и еще групповой портрет его семьи на фоне водопада на Маврикии. Наконец, он остановился на фотографии своей дочери, когда ей было лет десять, с пугающе доверчивой улыбкой на лице, и сказал голосом совсем другого человека, который в этом кабинете никогда не звучал:

– Если бы я знал, какой она вырастет, я бы не стал кормить ее на завтрак гречневыми блинчиками со свежими ягодами и салатом из садовых улиток со смесью из брокколи, киноа, кешью, шпината и соуса понзу. И не стал бы тратить время на столовый этикет, прививая ей обращение с разнокалиберными приборами. Если бы я знал, что она не будет вылезать из спортивных штанов и мужских рубашек, я бы сэкономил на бальной студии. У меня получилось сделать ее мягкой и утонченной, но я так и не поборол ее природной простоты. Сколько не величай принцессой будущего упаковочного дизайнера и парашютистку, не вылезающую по вечерам из керамической мастерской, она так и останется милой рукодельницей без единой хищной нотки во взгляде. У нее и походка, как у пацана, не выпускает руки из карманов, я ничего не смог с этим поделать.