Но человек предполагает, а судьба располагает. Однажды, когда утром Серёжа проснулся, отца дома не было. Его уже увезли в морг. Сердце его всё – таки не выдержало. Соседка увидела, что дверь в их доме открыта. Вошла, чтобы узнать, не случилось ли чего, тут и увидела Сергея на полу, уже холодного. Она позвонила в скорую, милицию и в опеку.
После похорон Серёнька ночевал несколько ночей у этой же соседки, но однажды проснувшись, увидел, что в комнате с ним находились чужие люди. Они сказали мальчику, что папа его ушёл к маме и сестрёнке, а он сам поедет с ними в детский дом, где теперь будет жить до совершеннолетия. Он не знал, что такое жить в детском доме и, что такое совершеннолетие, тоже не знал, но пошёл с ними, потому что одному ему оставаться дома не хотелось, а жить у совершенно чужих людей, он больше не мог.
Хоть и был он приобщён к уличной жизни и, не смотря на свой юный возраст, знал уже её азы, но детдом поразил его своим беспределом. Старшие забижали младших, воспитатели старших; мальчишки издевались над девчонками, те в свою очередь над малышнёй обоих полов. Продукты разворовывались персоналом и руководителями, одежда передавалась от возраста к возрасту, невзирая на степень изношенности. Мебель была дореволюционных времён. Зимой в помещениях можно было волков морить от холода, а летом дети задыхались от жары, словно рыба, выброшенная на берег. В общем, Содом и Гоморра. В городских подворотнях было куда лучше.
Серёнька был в том возрасте, когда обижают со всех сторон. Старшие, взрослые, девчонки, мальчишки. В общем, все – кому не лень. От такой жизни, в которой были голод, холод, боль и издевательства, мальчишка всё чаще видел перед собой одно лицо. Это лицо не расплывалось, как было с лицами его родных. Да он начал уже даже забывать их лица. Это же лицо стояло перед ним ясно, а ухмылка, играющая на губах, виделась мальчику отлично, даже если он не видел это лицо долго.
Из всего приданого, что было у него с собой, он почему – то взял из дома, только это фото. Только оно было его богатством, которое он носил в конверте, сшитом из старой дамской сумочки. Этот конверт соорудила ему одна девочка, увидавшая у него фото. Отец? – спросила она Серёньку. Но он не ответил ей, сам не зная ещё тогда, почему так сделал. Вот она и подарила ему этот чехол, чтобы фото не испортилось от времени.
Он хранил его за батареей. Там отошли обои, ну, а сами батареи не нагревались никогда горячее парного молока. Когда ему было особенно плохо, он незаметно для других, доставал фото и, глядя на это усмехающееся лицо, в нём росла жажда мести. Да, это действительно только он виноват во всех бедах, что свалились на Серёньку.
Но, чтобы ни случилось с человеком, время не останавливается. Бежит себе, бежит, отмеряя года, меняя взгляды, пристрастия, мнения. Прибавлялись годы и у Серёньки. Ему было теперь уже десять лет. Пять лет с небольшим, прожить в этом вертепе, каким был настоящий детдом, это стоило дорогого. Он многому научился в местной школе, но ещё большему его научила сама жизнь.
Нет, он не был каким – то там малолетним бандитом. Просто он знал уже такое, о чём, живя в семье, он не узнал бы точно лет до шестнадцати. Теперь же он умел уже хитрить, обманывать, постоять за себя: воровать тоже умел.
А вот грамоте учился с завидной охотой и усидчивостью. Да, даже усердием и отличался тонким мышлением. Будучи ещё совсем юным, лет семи – восьми он уже тогда любил лепить из глины людские фигуры. Двор детдома украшал не один десяток таких фигур, выполненный его умелыми руками.
Но украшения эти жили недолго. Мальчишки, да и иные девчонки бросали в них всё, что было у них в руках на тот момент и фигуры становились похожими на раненых, на поле боя. То без руки, то без ноги, а то и головы недоставало, прямо на утро следующего дня, как её поставили во дворе. Серёжа ремонтировал свои поделки и снова выставлял их на всеобщее обозрение.
Ни гипса, ни тем более какого – то более крепкого материала в хозблоке не было и в помине, и мальчику оставалось, только набраться терпения. Чего у него было с лихвой. И ещё у него было немерено глины, которую он добывал прямо в углу, огороженного решёткой двора, на котором стоял трёх этажный детский дом. Также на заднем дворе в его распоряжении находилась печка для обжига этих глиняных шедевров. Когда он был мальцом, ему помогал в этом сторож и дворник в одном лице дядя Никифор, а теперь он обходился самостоятельно.
Читать дальше