Юрий Сидоров - Портрет

У шофера оказался легкий и дружелюбный характер. Он всю дорогу балагурил, рассказывал всяческие истории. Матвей совсем перестал замечать ямы и ухабы, от которых тело подбрасывало будто на пружинах, а затылку приходилось в принудительном порядке «целоваться» с верхом кабины.

Себя Сашка называл потомственным шофером в третьем поколении. Оказалось, что его дед и отец работали извозчиками в Москве. Матвей впервые в жизни познакомился с настоящим, коренным москвичом. Александр с таким упоением рассказывал о своих родных Сокольниках, что Моте очень захотелось там побывать, увидеть все своими глазами.

Зарубин выждал минутку, когда Сашка сделал паузу, закуривая папиросу, и спросил:

– Чего ж ты тогда из самой Москвы сюда подался?

– Чудак-человек! – широко улыбнулся шофер, протягивая Моте пачку сигарет. – Я такой же доброволец, как и ты, через райком сюда попал. Хочу своими руками завод-гигант построить, чтоб было потом о чем внукам рассказать! Да ты кури!

– Нельзя мне сейчас, – с грустью посмотрел на папиросы Мотя. – Знаешь, мне Москва сказочной кажется. Когда малым был и на вокзале тырил, столько раз хотел в Москву удрать. Один раз мы с Лешкой, он сейчас тоже здесь, на строительстве, может, слышал, Хотиненко фамилия, так вот мы с ним в товарняк забрались. Да нас хромой Прохор, это главарь наш был, нашел. И хорошо, что нашел, этот товарняк не в Москву ехал, а наоборот совсем. А мы подумали, что раз на табличке написано, то, значит, прямиком в столицу.

– Да, Москва, она всем городам город! – мечтательно произнес Сашка. – Еще побываешь! Вот завод построим, в отпуск к своим махну. Давай вместе! Сокольники тебе покажу, Замоскворечье, ну, Кремль увидишь, самой собой. Москва-река, она знаешь какая широкая! Не меньше Волги! Правда, я на Волге не был, но Москва-река точно ей не уступает. На трамвае покатаешься! Знаешь, как на подножке висеть надо? Я тебя научу!

– Ты недавно приехал? – спросил Мотя. – Я тебя не припоминаю.

– Три недели. Пусть не с начала, но я считаю, что не опоздал. Цеха начинают монтироваться, металлоконструкции со станции возим, вот теперь оборудование пошло.

За разговором незаметно прикатили в Соцгород. Сашка высадил Мотю в палаточном городке, а сам укатил к котлованам. Зарубин накинул вещмешок на плечо и посмотрел по сторонам. Все знакомое, будто и не уезжал никуда. Да и больница вместе с Никодимом Петровичем начала расплываться в памяти, как волна от брошенного в речку камушка. Словно и не было ни метания в жару, ни слабости, пронизывающей каждую клеточку, ни льющегося в окошко белесого света низкого осеннего неба. Была только Ревмира.

Матвей пошел к палатке, около которой столкнулся с погруженной в поварские хлопоты Люсей. Та бросилась на шею к Зарубину:

– Мотька, дорогой, наконец-то! Выздоровел? Полностью? Давай я тебя накормлю.

Пока Матвей с проснувшимся от свежего воздуха аппетитом уминал порцию каши, Люся, перескакивая с пятого на десятое, рассказывала ему новости.

– Ты одна сегодня? Где Поля? – спросил Матвей, когда поток слов от Лусине начал иссякать.

– В другой бригаде она, – ответила девушка, потупив глаза. – Пошла на каменщицу учиться. Ей, Мотя, сейчас очень деньги нужны. Ты ведь не знаешь, она у нас ездила домой, к своим, отпуск дали, целых двенадцать дней. На той неделе вернулась, к выходному. Ну и… в общем, трудно там, голодно…

Люся замолчала. Матвей вопросительно посмотрел на нее. Девушка вздохнула:

– Пусть лучше она сама тебе расскажет. Или Лешка твой. А мне другую напарницу обещали. Ждем новичков, завтра должны приехать.

Мотя отправил в рот последнюю ложку каши, придвинул к себе кружку с чаем и… вздрогнул. Издалека, с той стороны, где располагался «Таежный», послышался собачий лай. От него по коже побежали мурашки.

– Видела, какой Мотька исхудавший вернулся? – Лешка прижал к себе сидевшую рядом Павлину.

Поля затуманенными от слез глазами смотрела вдаль, на другой берег Мотовилихи. Невдалеке, в пожухлой траве, послышалось стрекотание кузнечика, сумевшего дожить до этой поздней осенней поры.

– Поля, перестань! Нельзя же так, – Алексей увидел, как задергались губы девушки, и принялся осыпать ее поцелуями.

– Ты… ты… исхудавших не видел, – сквозь всхлипывания прорывались обрывки слов Павлины.

– Ну перестань, Полечка! Ты же денег им оставила. Много денег. Они теперь перезимуют, – горячо зашептал Хотиненко.