Татьяна Иванько - В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 3, часть 1

– Вы что это, шутки, что ли, шутите? – усмехнулась она, сверкая карим глазами-бусинами, маленькая, но жилистая, и внутри, вероятно, значительно более сильная, чем остальные. – У людей там оплаченный участок аж двадцать метров, все родичи Марка там лежат, двадцать пять человек, он – последний в семье, и вы намерены препятствия чинить нам? Да я в прокуратуру щас пойду, и в ФСБ, а тут ещё журналюга со мной, так вас на НТВ и в «Криминальной России» пропесочит, что поедете в Нижний Тагил работать и разрешение бесплатно дадите.

Последняя угроза, похоже, подействовала сильнее всего, и я почувствовал в который раз, что «четвёртая власть» имеет вес. Сергей Смирнов присоединился к нам немного позже, говоря, что клипы «МэМи», что они сняли осенью, с участием Тани выйдут на МузТВ и на MTV на Рождество.

– Они обосрались от счастья, когда я принёс им кассеты. А вот альбом ещё сводят… Но ничего, к весне и этот релиз будет. А ведь… сороковой день был, когда Таня…

Мэри взглянула на него и качнула головой, молча, щадя мои чувства. И Сергей замолчал тоже.

Мне и самому было не по себе от этих мыслей, все перешёптывались, никто не был суеверным, но все шептались.

– Володя так любил её, вот и…

– Но тогда причём здесь Марк?

– А Марк любил Таню… – резонно отвечали спорщики.

Об этом говорили все, перешёптывались и во время похорон и, особенно потом, на поминках.

Когда мы со своей процессией проходили мимо могилы Володи, шёпот и ропот в нашей процессии усилился, словно цепляясь за все эти припорошённые снегом венки, за фотографию на его могиле, он улыбался весело и молодо, словно был рад встрече…

На поминках говорили в основном те, кто работал с ними, потому что никто из близких ни слова произнести не мог. Рестораном, кстати, тоже занимались Мэри с Сергеем, сняли ту же «Прагу» в центре Москвы, что и Марк, когда прощались с Володей, а до этого с его матерью. Я предоставил ребятам свободу действий, чувствуя благодарность, и хотя ездил с ними всюду, потому что надо было оплачивать, подписывать, соглашаться, и думать, а это очень отвлекало. Я с ужасом ждал, когда эти хлопоты закончатся, как я начну думать по-прежнему, и в моих мыслях не будет Тани. То есть живой Тани, как неотъемлемой части моей жизни…

Выдержав официальную часть поминок, ближние оставили сборище опьяневших участников действа и отправились к нам с Катей. Все, кроме Вальдауфов, потому что профессору стал плохо уже по дороге с кладбища, уже, когда мы шли от свежих могил, рыжевших посреди снега и заваленных цветами. Он вдруг остановился, качнувшись, сразу оказавшись каким-то длинным, Марина в ужасе заплакала, крича на помощь, и била крыльями над ним как серая голубка. Тут же вызвали «скорую» и увезли, я так и не знал пока, чем обернулись для него все пережитые потрясения.

Наша квартира была, конечно, не так как Танина приспособлена для сборищ, но нам не было тесно, напротив, это создавало некоторое единение. Даже Ваня не уходил спать всю ночь.

Много говорили о них, много обсуждали. Молчал только Боги Курилов, мне кажется, он пил всю неделю до похорон, вид у него был такой, что я невольно следил за ним весь день, будто получив его в наследство от Тани и, чувствуя, что должен позаботиться о нём. И на кладбище он выдыхал парок на морозе, на бороду ему оседал иней, а он смотрел куда-то в небо, будто там надеясь увидеть тех, кого мы потеряли сегодня. И после молчал весь вечер, только пил водку полными рюмками, не морщась и не чувствуя опьянения и облегчения, как мне казалось.

Спорили, дрожащими голосами. Я тоже говорил много, алкоголь развязал язык, и я болтал без умолку, рассказывая о Тане, начиная с раннего детства и открывая, между прочим, для некоторых тайны её ранних лет, о которых многие не знали, всем этим я высказывал, а вернее, пытался высказать, проявить восхищение силой её духа и твёрдостью, с какими она привыкла проходить все испытания. Но, к счастью, у меня хватило ума и не хватило опьянения, чтобы выболтать о ещё более серьёзных и тяжёлых испытаниях в её уже взрослой жизни. На ум шли только светлые мысли о ещё ленинградском нашем детстве.

Но время перекатилось к утру, Щелкун и Саксонка засобирались первыми ещё около полуночи, жили они далеко, а метро через час закроется, к тому же у них маленький ребёнок и родители, которым завтра на работу. Очкарик с Табуреткой потянулись вместе с ними, как и пришли. «МэМи», то есть Мэри с Сергеем, и Вилор с женой оставались дольше, до самого утра. Катя плакала и говорила, как она виновата, что осуждала Таню, даже Мэри снизошла до того, что обняла её, сказав: