Алиса Гордеева - До первого снега

– Я не с тобой говорю! – шипит брат, а потом с усталым видом смотрит на меня. – Рита, поехали!

– Марио, ты глухой? Не мешай! – огрызаюсь в ответ. – Я никуда не поеду!

– Слушай, – нудит тот, – мне тоже не в кайф твоим извозчиком подрабатывать, но мать сказала, что это срочно. Так что хватит спорить, поехали!

– Эй, ты чего заладил? – От нежности Пабло не остаётся и следа. Чувствую, как он напрягается всем телом, готовый загрызть любого, кто посмеет нам помешать – Мать чья? Твоя! Вот и поезжай! Не мельтеши перед глазами!

– Рита! – не отступает Марио, чем начинает изрядно бесить. – У твоего отца проблемы. Большие. Прошу, поехали!

За окном спорткара Марио мелькают огни ночного города. Брат сосредоточенно смотрит на дорогу, продолжая игнорировать мои вопросы.

– Мне начинает казаться, что ты всё выдумал!

Я зла! До безумия зла на этого зануду, что молчит в ответ, а ещё на отца, который умудрился испортить мой вечер.

– Я же сказал, что не знаю подробностей. Лусия позвонила, просила приехать.

– Хватит, Марио, я это уже миллион раз слышала! Ты, как заезженная пластинка, крутишь одно и то же. Ради чего ты утащил меня с вечеринки? Давай, напряги мозги и выдави из себя что-то новое!

– Избалованная эгоистка! – выплёвывает зануда. – Достаточно ново для тебя?

– Идиот! – бросаю в ответ и отворачиваюсь к окну. Со званием брата я точно погорячилась!

– Почему ворота открыты? – вскрикиваю, стоит автомобилю заехать на территорию резиденции семьи Морено. – И что там за сияние?

Тычу пальчиком в сторону парковки, скрытой от чужих глаз пышной изгородью из цветущего олеандра. Яркие всполохи света, мигая, безжалостно разрезают ночное небо, намекая, что больше ничего в нашей жизни не будет, как прежде.

Безрассудно хватаю Марио за руку, стоит нам ступить на парковку возле дома. Мне страшно… нет, не так: меня пожирает дикий, безотчётный ужас, подкреплённый полнейшей неизвестностью и тремя полицейскими машинами с равнодушно переливающимися огнями на крышах.

– Что случилось? – дёргаю Марио, добиваясь ответа, но тот, ничего не говоря, тянет меня к дому.

– Марио, что с отцом?! – истерично кричу я. Его тупое молчание только усиливает мой страх.

– Сейчас узнаем, – бормочет он, слегка ускоряя шаг.

Дверь в дом распахнута настежь. На пороге замечаю двух полицейских, ведущих непринуждённую беседу. Их лица ничего не выражают, кроме полнейшего безразличия к происходящему. Всё верно: переживать должны мы, для них же сегодняшний вечер ничем не отличается от остальных.

– Что здесь происходит?! – бегу к ним, бросив Марио позади. – Что с папой?!

– Сеньорита Морено? – уточняет один из них, поправляя ремень под свисающим пузом.

– Да, это я! Объяснит мне кто-нибудь, что случилось?! – Скольжу взглядом по равнодушным лицам полицейских, всё сильнее погружаясь в отчаяние: они явно не горят желанием прояснять ситуацию. – С папой всё хорошо? Он жив? Господи, да почему же вы молчите?!

– Ваш отец жив, не волнуйтесь, – говорит второй, более поджарый, но не менее безразличный к происходящему страж порядка.

Вижу, что он готов сказать мне что-то ещё, но не успевает: в глубине дома раздаются чьи-то голоса и беспорядочные шаги, будто там, внутри, целая толпа народа в панике пытается покинуть здание. Перевожу взгляд за спины полицейских и невольно зажимаю рукой рот.

– Папа! – Мой истошный визг оглушает, но кроме отца, согнутого в три погибели, с руками неестественно отведёнными за спину и заключёнными в наручники, никто не обращает на меня внимания.

Срываюсь с места, чтобы подбежать к нему, узнать, что произошло, расцарапать физиономии полицейских, которые толпой окружают моего отца, словно опасного преступника. Но те двое на входе моментально реагируют, заключая меня в кольцо своих бездушных лап.

– Отпустите! Как вы смеете?! Не трогайте меня! – неистово бьюсь в их руках, не оставляя попыток прорваться к отцу. – Это какое-то недоразумение! Папа ни в чём не виноват! Отпустите его!

– Ну-ну! – хмыкает тот, что с пузом. – Разберёмся!

– Вы бы сначала разобрались, а потом врывались в дом к порядочным людям! – скалюсь, повернув заплаканное лицо в его сторону, пока отца под конвоем подводят все ближе и ближе.

На мгновение встречаюсь взглядом с родными, любимыми, самыми добрыми и отзывчивыми глазами отца. Но этого хватает, чтобы понять: мы обречены. Он ничего не говорит, не спорит, не вырывается. Покорно, с виноватым видом, понурив голову, позволяет полицейским вывести себя из дома, а затем увезти.